– Но ведь это не имеет смысла. Какой от меня может быть вред? Я же безобидна.

Особенно в этой школе. Я не представляю опасности и в самой обычной школе, не говоря уже о Кэтмире, где четверть обитателей могут летать и извергать огонь.

– Я мог бы много чего сказать, давая тебе характеристику, Грейс, но безобидной я бы тебя не назвал. – Он оглядывает зал, сощурив глаза, но что сейчас читается в его взгляде – раздумье или предостережение, – я сказать не могу. – А если это понимаю я, то понимают и они.

– Джексон. – Я обхватываю себя руками и начинаю раскачиваться с пятки на носок, одновременно пытаясь убедить его прислушаться к голосу здравого смысла. – Не может же быть, чтобы ты в самом деле верил, что меня хотят убить. Ты просто расстроен из-за того, что нас чуть не прикончила эта люстра, и не можешь мыслить здраво.

– Я всегда мыслю здраво. – Похоже, он хочет еще что-то сказать, но тут его внимание привлекает нечто, находящееся над моим плечом. Его глаза сощуриваются так, что превращаются в щелки, и биение моего сердца учащается опять.

Я поворачиваюсь, прослеживаю за его взглядом и вижу, что он не сводит глаз с каната, посредством которого крепилась упавшая люстра и с помощью которого ее можно было опускать для чистки. Вернее, даже не с каната, а с того, что от него осталось, потому что видно, что теперь он состоит из двух кусков.

– Разорвался, – говорю я ему, но уверенности в моем голосе нет. Потому что как часто рвутся такие канаты? – Иногда канаты…

– Здесь твой дядя, – перебивает меня Джексон и чуть заметно качает головой.

– Ну и что? Я хочу поговорить о том, что произошло.

– Позже.

Прежде чем я успеваю возразить опять, к нам подходит дядя Финн.

– Грейс, дорогая, прости, что я так долго добирался сюда. Я был на территории школы. – Он крепко обнимает меня и прижимает к груди.

При обычных обстоятельствах это бы меня успокоило и ободрило – ведь дядя Финн так напоминает мне моего отца. Но сейчас я думаю только об одном – о том, какой взгляд был у Джексона, когда он сказал, что кто-то пытается меня убить. Лицо его было при этом совершенно пустым, совершенно непроницаемым. Но в глубине его глаз – большинство людей просто не подходят так близко, чтобы это рассмотреть, – горела такая лютая ярость, какой я не еще видела никогда.

Сейчас я не хочу оставлять его одного, не хочу, чтобы он варился в собственном соку из ярости. Но как бы я ни уверяла дядю Финна, что я в порядке, похоже, он еще не скоро позволит мне уйти.

– Не могу выразить, какой ужас я испытал, когда узнал о том, что с тобой произошло, – говорит он, отпуская меня. Его голубые глаза, так похожие на глаза Мэйси и моего отца, печальны и мрачны. – Неприемлем уже и один раз. А два раза за два дня…