Я тяну кудряшку на себя и смотрю, как она сама собой оборачивается вокруг моего пальца. Она шелковистая, прохладная и немного жесткая на ощупь, но прикосновение к ней согревает меня так, как ничто не согревало уже давным-давно. По крайней мере до тех пор, пока Грейс не поднимает руки и не толкает меня в плечи.

Но я все равно не отхожу назад. Не могу. По крайней мере до тех пор, пока она не шепчет:

– Пожалуйста.

Проходит секунда – а может быть, две, три, пока я наконец не собираю волю в кулак, чтобы сделать шаг назад. Пока наконец не нахожу в себе достаточно сил для того, что отпустить ее кудряшку, пока не разрываю эту связь.

Досадуя на самого себя, на нее, на всю эту невозможную ситуацию, я зарываюсь пальцами в свои волосы. И тут же жалею об этом, когда ее взгляд устремляется на мой шрам. Я ненавижу этот чертов шрам – мне ненавистны и причина его появления, и еще более то, что он являет собой.

Я отвожу глаза. И пригибаю голову, чтобы мои волосы опять легли на лицо.

Но уже слишком поздно.

Я вижу это по ее лицу, по ее глазам.

Слышу это по дыханию, пресекшемуся в ее горле.

Чувствую по тому, как она подается ко мне, впервые вместо того, чтобы податься назад.

И когда она поднимает руку и накрывает своей мягкой ладонью мою пересеченную шрамом щеку, мне приходится сделать над собою усилие, чтобы не оттолкнуть ее. И не бежать так быстро и так далеко, как я только могу.

Только осознание парадоксальности этой ситуации мешает мне бежать прочь. Мысль о том, что я явился сюда для того, чтобы устрашить Грейс, заставив бежать отсюда ради ее же безопасности, а теперь я подумываю о том, чтобы бежать самому ради моей собственной.

Но затем наши взгляды встречаются, и она завораживает, полностью покоряет меня мягкостью и силой своих глаз, пока ее большой палец гладит меня по щеке опять, опять и опять.

За мою долгую, слишком долгую жизнь я еще никогда не чувствовал ничего подобного, и ничто – ничто – не могло бы теперь заставить меня разорвать эту связь.

Во всяком случае, до тех пор, пока она не шепчет:

– Мне так жаль. Должно быть, это было ужасно больно.

От звука ее голоса и скольжения ее большого пальца по моей коже меня пронизывает электрический разряд. И каждое мое нервное окончание кричит от мощного возбуждения, экстаза, ибо мне на ум приходят два слова, опять, опять, и опять.

Моя пара.

Эта девушка, эта хрупкая и слабая человеческая девушка, чья жизнь сейчас висит на волоске, и есть моя пара.

На минуту я позволяю себе погрузиться в это знание, погрузиться в нее. Закрыв глаза, я прижимаюсь щекой к ее ладони, делаю долгий судорожный вдох и пытаюсь представить себе, каково это – быть любимым вот так. Беззаветно, безоговорочно, безоглядно. Представить себе, каково это было бы – построить жизнь с этой умной, язвительной, храброй и измученной девушкой.