– С какой стати мне было рассказывать тебе обо всех этих вещах? Я не рассказываю о них никому. О большей их части не знают даже Хезер и Мэйси.
–
У меня нет ответа на его вопрос. Даже для самой себя. Наверное, именно поэтому я поворачиваюсь лицом к стене. Потому что внезапно у меня возникает такое чувство, словно я многого не знаю.
Тьма вернулась, тот черный, зияющий провал, через который я пыталась перебраться после того, как вновь стала человеком. Однако на этот раз я вижу не только пустоту, мне видны и обломки, виден пустырь, образовавшийся на месте того, что могло или должно было быть.
Это больно, куда больнее, чем я ожидала.
Хадсон больше не беспокоит меня. Но он наконец отходит от окна и садится на пол у моей кровати, прислонившись к ней спиной.
Мои глаза закрыты, и внезапно передо мной вспыхивает воспоминание: два темноволосых мальчика, старшему на вид не больше десяти лет, одетые в старомодные костюмчики и стоящие в сумрачной комнате, увешанной гобеленами. В середине комнаты стоит громадный стол, под него задвинуты огромные стулья, украшенные затейливой резьбой.
Один из мальчиков стоит около стола, и его голубые глаза полны слез.
– Нет, мама, нет, – умоляет он. – Пожалуйста, не забирай его. Пожалуйста, не забирай его! Пожалуйста, не забирай его! – Он все повторяет и повторяет эти слова, и я чувствую, как давление в моей груди все нарастает.
– Я должна его забрать, – холодно и резко отвечает его мать. – Перестань плакать и скажи «до свидания», иначе мы уедем, а ты так и не попрощаешься с ним.
Мальчик не перестает плакать, но перестает просить и подходит к стоящему в другом конце комнаты мальчику помладше, с темными растерянными глазами. Голубоглазый мальчик обнимает его, затем переносится к столу, берет с него что-то и переносится обратно, держа в руке маленькую деревянную лошадку.
Он отдает игрушку второму мальчику и шепчет:
– Я сделал для тебя этого конька и назвал его Джекс, чтобы ты не забыл его имя. Я люблю тебя. – Он бросает взгляд на свою мать, затем с надрывом говорит: – Не забывай меня, Джекс.
– Все, хватит, – говорит его мать. – Заканчивай делать уроки. К ужину я вернусь и спрошу у тебя выученный материал.
Женщина и темноглазый мальчик поворачиваются и уходят, и голубоглазый остается один. Когда за ними захлопывается дверь, он падает на колени и рыдает так, как может рыдать только ребенок. Отдаваясь рыданиям всем телом, всем сердцем, всей душой. Он безутешен, и его боль обрушивается на меня, точно лавина, сходящая с горы.