– Думаю, ты сбита с толку. – Я качаю головой, полный решимости на этот раз оставить последнее слово за собой. Чего я точно не хочу от Грейс, так это благодарности. И никогда не хотел. – Я просто…
– Я не хочу с тобой спорить, – говорит она. – Тем более о чем-то столь нелепом.
– Тогда не спорь. Уверен, что у тебя есть дела поважнее. – Кроме очередного вырывания сердца из моей груди.
Такие дела, как возвращение в Кэтмир и занятие своего законного места в Круге.
И то и другое необходимо.
И то и другое важно.
И чрезвычайно опасно.
Потому что, хотя Грейс и выжила после укуса моего отца, от этого она отнюдь не перестала быть его мишенью. В конечном итоге он заживится и тогда взбесится и испугается еще больше, чем прежде.
А значит, уже поздно.
Война, которую я так старался предотвратить, – война, в разжигании которой меня обвиняли мой брат и другие, начнется, хотим мы того или нет.
Готовы мы к ней или нет.
И теперь, когда нам известно, на чью сторону встанут человековолки… В прошлый раз, когда вампиры и волки сражались вместе, чтобы разбить их, понадобилась целая армия горгулий. Кто знает, что для этого понадобится теперь, когда у нас помимо ведьм, ведьмаков и драконов есть всего одна горгулья и несколько вампиров-отщепенцев.
Не очень-то хорошие у нас шансы.
Но мысли о войне подождут… по крайней мере, несколько дней. Потому что, когда Джексон помогает Грейс встать из ямы, которую для нее выкопал я, он обнимает ее и прижимает ее тело к своему. И я выхожу из себя даже до того, как он наклоняется, чтобы поцеловать ее, и все мое самообладание – и чувство эмоционального самосохранения – улетучиваются без следа.
Мои руки сжимаются в кулаки, клыки разом удлиняются, и, хотя есть тысяча других способов сообщить Грейс то, что я недавно узнал, и я надеялся сделать это с помощью одного из них, слова вырываются у меня до того, как я успеваю даже подумать о том, чтобы сдержать себя:
– Джексон, будь добр, убери свои вонючие лапы от моей пары.