Прежде чем я успеваю хотя бы пискнуть, на нос мне садится ярко-лиловая бабочка. Это щекотно. Ужасно щекотно.

Но я ничего не могу с этим поделать.

Мне на выручку приходит Хадсон – он отгоняет ее, когда ему становится ясно, что сама я не смогу этого сделать.

Во мне начинает нарастать паника, и я не знаю, как остановить ее. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но оказывается, что камень не может дышать.

Я пытаюсь считать, но обычно такой счет должен сопровождаться дыханием.

Я не могу согнуть пальцы ног, не могу воспользоваться моими органами чувств, чтобы подмечать детали – то есть я могу видеть и слышать, но этим все ограничивается. К тому же видеть я могу только то, что находится прямо передо мной, и в данную минуту это Хадсон.

Паника все нарастает, она начинает затуманивать мое сознание, из-за нее мне все труднее становится думать. Мне надо выйти из этого состояния. Мне надо выйти из этого состояния. Мне надо…

– Эй. – Голос Хадсона звучит слишком резко, слишком громко, но ему удается пробиться сквозь слои паники и все-таки завладеть моим вниманием. – Все в порядке, Грейс, – говорит он. – Ты в порядке.

«И это все? Это все, что ты можешь мне сказать? – хочу я сказать ему. – Я превратилась в гребаный камень, а ты просто стоишь здесь и заявляешь, что я в порядке?»

«Я не в порядке! Я не в порядке!»

Паника охватывает меня с удвоенной силой, и все заволакивает тьма. Теперь я плохо вижу даже Хадсона, потому что ужас начинает блокировать все, кроме неистового биения моего сердца. Мне кажется, что в мире не осталось ничего и никого, кроме меня и этого гигантского каменного саркофага вокруг меня.

Что же мне делать?

Что же мне делать?

ЧТО. ЖЕ. МНЕ. ДЕЛАТЬ?

Остаться в этом мире – это одно дело, но остаться в нем гребаным камнем – это совсем другое. Меня это не устраивает. ОТ. СЛОВА. СОВСЕМ.

– Послушай, Грейс! – Каким-то образом голос Хадсона пробивается сквозь страх, грозящий задушить меня. На этот раз он ближе, он немного наклонился, так что его лицо оказалось на одном уровне с моим. Я вижу его спокойный сосредоточенный взгляд, затем он поднимает руку и касается моего предплечья.

По идее я не должна это почувствовать – почувствовать его, – потому что теперь я камень. Но каким-то образом я чувствую его – как чувствовала бабочку.