Он ел где–то в городе. Она не задавала никаких вопросов, не упрекала. Кажется, она даже не замечала, когда он уходил.

Как–то февральским вечером, устав от этой атмосферы и самого себя, он познакомился в баре с девушкой и вернулся только утром — челка прилипла ко лбу, неуверенная, нетвердая походка. Симона притулилась в кресле в гостиной, лицом к двери. От скрежета ключа в замочной скважине она открыла глаза. Она тут же поняла, что он пьян.

   — Где ты был?

К ней вернулся голос, резкий, как в Монте—Кар ло, от которого он замер посреди комнаты. Она шла к нему с напряженным лицом, заложив руки за спину, чтобы он не видел, что они дрожат.

   — Ну? Ты не можешь ответить? Ты до такой степени напился?

Она сделала еще шаг вперед, бессознательно провела рукой по его волосам.

   — Делаю то, что хочу, — сказал он. — Ты ведь не сильно по мне скучаешь?

Она схватила его за руку, когда он хотел отстраниться.

   — Я имею право знать. Ты не говоришь ни слова, ни единого слова! Думаешь, я долго смогу это выносить?

Ей нужно было отдышаться, и он воспользовался этим, высвободил руку и пошел в спальню. Но он чувствовал, что она идет за ним, готовая начать сцену, которой он хотел избежать. Он споткнулся о столик и, дотянувшись до двери, вцепился в створку.

   — Тебе точно станет лучше, — сказала она ему в спину. — Когда доходишь до такого состояния, это явно идет на пользу здоровью.

Она говорила тише, спокойнее, и он повернулся, чтобы взглянуть на нее. Стоя в двух шагах от него, подавшись вперед всем телом, она оперлась на столик, на который он только что налетел, ее лицо было почти неразличимо против света из окон, и он не видел, что оно выражало. Он не мог выносить белизну зари, пожал плечами и пошел в спальню. Она за ним.

   — Где ты был? — повторила она.

Тон ее голоса был скорее горьким, чем раздраженным. Она осталась стоять на пороге, бледная, дрожащая, и какое–то мгновенье, видя ее такой, он почувствовал себя настолько усталым, что ему захотелось оказаться в ее объятиях, почувствовать ее тепло. Но он не шелохнулся.

   — Я ходил пить, — сказал он.

   — Прекрасно вижу. Но почему?

Это она и хотела понять. Он знал уже, когда вошел. Он сделал неопределенный жест.

   — Оставь меня в покое, — сказал он. — Прошу тебя, оставь меня в покое.

Но она не хотела.

   — Объясни мне, почему! — закричала она, тряся головой. — Я хочу знать, в конце концов.