И теплой волной накрыло в присутствии Джун. И плевать, что поссорились.

– М-м, что же мне заказать? Может, лосося? – воодушевленно заговорила она с собой. – А впрочем, я ведь не знаю, откуда идут поставки и где его выращивают. Пожалуй, обойдусь салатом и орехово-овощным пирогом.

Следующий час разговор шел ни о чем. О погоде, еде и подготовке к Рождеству в Иден-Парке. Джун притворялась, что все прекрасно. Кларксон натирал руки лимоном.

К концу второго часа нейтральные темы для общения иссякли, и Тони облегченно выдохнул, когда глянул на часы: через пятнадцать минут можно уйти отсюда, чтобы нормально обсудить личные дела с Джун, объясниться. Терпение, если честно, заканчивалось.

Кларксон извинился и вышел в уборную.

Тони снова посмотрел на часы.

– Кстати, – сказала Джун. – Я поразмыслила и поняла, что мне и правда лучше не видеться с Крисом.

Он насторожился. Где-то тут подвох, слишком елейно прозвучал ее голос… И она, порывшись в рюкзаке, с которым пришла, вытащила небольшой черный футляр.

– …но тогда не мог бы ты вернуть ему запонки в качестве моего рождественского подарка и извинения?

Тони врос в сиденье.

– А откуда у тебя его запонки?

– Украла когда-то. Они ценные, с их семейным гербом.

Поток нецензурной брани перегрузил систему, и Тони подвис на миг, а потом усмехнулся от наглости Джун:

– Ты все эти годы хранила запонки Криса?

Это хуже, чем если бы она обклеила плакатами Паркера все стены в доме.

– Тебя что-то смущает?

– Меня многое смущает, например, оранжевый цвет.

– Здесь ничем помочь не могу, о вкусах не спорят.

– Когда вкуса нет, то и спорить не о чем, согласен.

– Расскажи о моде своей новой подруге, с которой провел ночь. У нее отвратительные духи.