Однако с Артёмом всё обстояло ещё хуже и сложнее. Он был жив, здоров, и между нами не произошло никакой ссоры. Вот только эта рана терзала сильнее всего. Он сделал всё, чтобы привязать меня к себе, влюбить, не оставляя и малейшего шанса на спасение.

Ему, которому официантки пишут свои телефоны на счетах, за которым стоит очередь из актрис типа Вики, вдруг понадобилось зачем-то играть со мной: чудачкой и маменькиной дочкой, лохушкой, сочиняющей глупые романтические сказки, падающей в обморок в клубах и спящей в обнимку со старым осликом.

Со мной, которой много и не нужно было, я и так сразу полюбила его, с самого потопа, с того момента, как увидела. Я ничего не просила и ни на что не надеялась. Я просто находилась в стороне и наблюдала, но ему недостаточно было моей тихой, молчаливой любви, условия требовали её физического подтверждения и полной, безоговорочной победы. И всё для того, чтобы просто сыграть в игру, в которую никогда прежде не играл. Наверное, Вика была права, говоря, что я маленькая и совершенно ничего не понимаю в любви.

Я сунула грязную одежду в стиральную машинку, без аппетита съела последние сосиски, вытерла пыль во всей квартире и, готовясь к приезду родителей, пропылесосила.

Все эти дни мы почти не спали, но я знала, что всё равно не смогу уснуть, что буду лежать и постоянно думать обо всём случившемся, прокручивая их лица в своей голове снова и снова. Их поступки и слова. Сожалеть о ссоре с Викой, корить себя за Макса и погибать от любви, с которой я ничего не могла поделать. Прошло всего три часа с момента, как мы попрощались на лестничной клетке, а я уже невыносимо скучала.

Деревья перед окном опушились зеленью, снега больше не было, асфальт высох, и двор заливало солнце. Белые голуби в привычном счастливом полёте накручивали круги.

Я торопливо надела майку с Тедди и шорты. Краситься не стала, волосы не досушила.

Заледеневший кусок чувств начал стремительно оттаивать.

До моего прихода Артём спал. Открыл дверь раздетый, в одних спортивных штанах, взъерошенный, недовольный, с полуприкрытыми глазами. Но, увидев меня, тут же встрепенулся:

— Что-то про Макса?

— Нет. Я поговорить.

Он застонал и схватился за голову:

— Ладно, проходи на кухню, сейчас приду.

Но на кухню я не пошла. Отправилась за ним в спальню и встала в дверном проходе, наблюдая, как он ищет на тумбочке возле разобранной кровати с шелковым постельным бельём свои таблетки.

Балкон был приоткрыт, и по комнате гулял освежающий ветерок.

— Знаешь, Артём, я тебя люблю, — произнесла я поспешно, с громадным облегчением избавляясь от этого груза. — Решила, что должна сказать, потому что больше не могу об этом думать.