Откинула палку и бросилась к нему, вытащила, обхватив за грудь, и потянула за собой к берегу. В этот раз он сильно наглотался воды и постоянно кашлял, выплевывая её из себя большими порциями, грудная клетка ходила ходуном, он хрипел и, обессилев, норовил выскользнуть из рук.
Когда же вода опустилась мне ниже колен, нести его стало невозможно. Весил он прилично. Я могла просто усадить его, но он всё ещё был дезориентирован и трясся, как под электрическими разрядами.
Плот с Максом сместился чуть ниже, но плыл ровно, не шатаясь, держа курс по центру реки.
Подняв Артёма на ноги и обхватив спереди за пояс, я уперлась ему головой в грудь, выжидая момент, когда он перестанет падать и придет в себя. Наконец, он немного отошел:
— Где Макс?
— На реке.
С усилием, сквозь мокрые, слипшиеся ресницы он вглядывался в оставленную позади дорогу.
— Я не в-вижу.
— Можешь идти?
Он сделал шаг назад, наступил на ногу, покачался на ней.
— Никогда ещё так н-ноги не сводило. Ты поймала щит?
— Нет.
Пошатываясь, он побежал к берегу, то и дело оглядываясь на реку, вскоре увидел плот и, в ужасе схватившись за голову, рухнул на колени. Так и сидел, пока я не подошла.
— Я не могла спасать вас обоих, — едва удерживаясь, чтобы не разрыдаться проговорила я. — Что мне было делать?
Но он ничего не отвечал, он был так потрясен и раздавлен, что просто раскачивался из стороны в сторону.
— Артём, — я села перед ним на корточки. — Макс жив. Вон он. Ты оставайся здесь, а я побегу до приюта и вызову спасателей. Они прилетят на вертолете и спасут его.
Оторвав от лица руку, Артём несколько секунд не мигая смотрел на меня, затем резко вскочил.
— Ты умница! — чмокнул в лоб, и мы, оставляя за собой тёмные мокрые следы, помчались вверх по нагретой солнцем асфальтовой дороге к приюту.