— Надеюсь, когда-нибудь ты попадешь в ад. Поверь, я буду ждать тебя там.
Закрываю глаза, представляя будущее, которое теперь уже никогда не наступит. Мой Кирилл и наш ребенок у него на руках. Дом где-то посреди изумрудных холмов, тишина, покой и наше одно на троих уединение. Золушке не был нужен замок, и не были нужны сундуки с золотом. Только Принц.
Что-то щелкает.
Удар.
И хлопок, от которого мои уши наполняются звоном, как будто рядом разорвалась граната.
Уже все? Вот так и выглядит смерть?
Я трясусь, пытаясь успокоить себя тем, что загробный мир оказался не таким уж страшным. В точности таким же, как реальный. Может быть, смерть — это и правда только начало? Жизнь, в которой мы перестали существовать, прорывается, а мы оказываемся в альтернативной реальности, где начинается что-то новое, но со старой точки. Может быть, жизнь — это просто перебежки от точки А в точку Б, а оттуда — в точку В и потом точку Г? Бесконечное прокладывание каждый раз нового маршрута?
Малахов падает передо мной: грузно, всем телом, ударяясь щекой об пол.
Я не вижу его лица, но замечаю стремительно растекающуюся вокруг лужу крови.
А потом замечаю стоящего в дверях человека, который опускает руку с зажатым в ней пистолетом: каким-то очень большим и страшным.
— Кирилл… — Я громко втягиваю воздух через нос. — Откуда ты… тут взялся?
Он спокойно кладет оружие на тумбу, переступает через Малахова присаживается рядом и, не произнося ни слова, просто очень крепко, как будто хочет задушить, прижимает к себе. Зарывается лицом в мои волосы, вздыхает как будто с облегчением.
— Прости, Золушка. Прости, что я забыл твое лицо.
Я обнимаю его в ответ, прячу слезы в плече, вдруг остро осознавая, что вот она — моя нова точка на очень поломанной прямо жизни. Конец одного отрезка жизненного пути. и начало нового.
Даже если это звучит странно и пафосно.
— Ты… ничего… — Малахов пытается что-то сказать, даже последние минуты жизни используя для желчи. — Не сможешь… доказать.
Приходится высвободится из объятий Кирилла, протянуть руку и забрать валяющийся на полу диктофон за секунду до того, как до него доберется красное пятно вытекающей з Малахова жизни. И так, чтобы эта мерзкая тварь видела, нажать на кнопку выключения записи.
— Сука… — хрипит Пианист, и в предсмертной агонии закатывает глаза.
— Нет, просто все равно умнее тебя.