— А он ничего.

— Кто? — не поняла Светлана.

— Константин Алексеевич, отец Павлика. Конкретный мужик. Не то, что мой. На костылях, а туда же, всё сам. Вы видели, какие у них камни на полках лежат? Со всей страны.

— Это образцы пород, Витя.

— Ну я и говорю: камни. У моего папашки в его конуре одни пустые бутылки копятся.

— Ты бываешь у своего отца, Витя? — Светлана, не умевшая прежде щуриться, щурилась, всматриваясь в Рябцева. Он выглядел сейчас тоскливым, немного жалким, совсем не таким уверенным, как некоторое время назад, когда важничал и командовал ею и Павликом. Нахохлился, сунул руки в карманы, сплюнул сквозь зубы длинно.

— Мать иногда посылает… хавку ему отнести. А то не жрёт ничего, “синяк” долбанный, пьёт только. Мне бы такого отца, как у Павлика. Ну и что, что на костылях? Зато человек.

Человек. Хм. Распростившись с Рябцевым, Светлана домой не торопилась. В голове крутились слова Витьки “… человек… конкретный мужик…”. Раньше ей всё хотелось посмотреть на мужа Ольги Александровны, на того, кто сумел внушить беспредельную любовь супруге, сыну, друзьям. Посмотрела. Конкретный, по выражению Витьки, мужик. И всё. Дрон тоже мужик конкретный. Конкретней некуда. А вот любовь великая обошла его стороной. Друзей немного — она да Лёха Скворцов. Нет, не Константин Алексеевич внушил сильное чувство Ольге Александровне. Она сама любила так, что “заразила” всех вокруг себя: сына, друзей, знакомых. Вон и Рябцев заразился. Она создавала тот свет, то тепло необыкновенное, которые притягивали окружающих, заставляли стремиться в дом Вишневецких. Интересно, Ольга Александровна научилась любви или же ей от природы дано? А если кому-то не дано, то может этот кто-то научиться? При условии искреннего желания, естественно. Взять, к примеру, Витькину маму, Нину Фёдоровну, за которой Светлана давно наблюдала и от которой успела выслушать десяток разнообразных откровений. Нина Фёдоровна таким манером любила своего суженого-ряженого, что он пить начал. Может, не любила вовсе. Сошлись, как Светлана с Овсянниковым, по острому зову плоти, по обману чувств, по стремлению к иному социальному статусу. Да мало ли по каким ещё причинам могут сойтись мужчина с женщиной. А дальше началось…Что? Наверное, перетягивание одеяла на себя. Наверное, глупые обиды, нежелание понять, стремление оставить последнее слово за собой, барышничанье по принципу “ты мне — я тебе”. Много, много способов проявления есть у человеческого эгоизма. В результате, один запил, другая мучается, Витька страдает. Витьке вообще хуже, чем его матери с отцом. А идти по жизни рядом с другими людьми он у матери учится. Незаметно, изо дня в день. Чему она научить его сможет? Разве, что из жалости порой “хавку” носить. Правильно Светлана сделала, притащив в своё время Витьку к Вишневецким. Пусть на чужом примере любви учится. Любовь — не эгоизм. Она, конечно, берёт, когда предлагают. Но и сама даёт, и отказаться способна. И уж, конечно, не требует “дай! дай!”. К слову, Светлане, только обретшей любовь, надо сразу же отказаться от претензий на Дрона, не смущать его душу, не обременять своим чувством. Не то поставишь его в глупое, нелепое положение. Всегда испытываешь неловкость, находясь с неравнодушным к тебе, не пользующимся взаимностью человеком. Неловко и тягостно. Нет, она не будет обременять Дрона, постарается вести себя по-прежнему, словно ничего между ними не произошло.