– Вот как…– Дива выдохнула, готовясь к самому трудному шагу. Как бы ей не хотелось того избежать, придется возразить князю в открытую. – И кого же она убила?

– Что?! – Рёрик оглядел Диву каким-то странным, не совсем понятным ей взглядом. – Она преступница. Тут нечего обсуждать.

– Моему князю лучше знать…Однако если все-таки посмотреть на положение вещей здраво, то выходит, что она никого не убивала. И уж тем более лично…– Диве показалось, что Рёрик после этих слов теперь точно отправит ее вслед за батюшкой, как и грозил все это время.

– Ты еще осмеливаешься спорить со мной?! Женщина, опомнись, наконец!

– Я ни в коем случае не смею спорить, – Дива прошла в горенку и присела на лавочку возле печки, аккуратно расправив подол юбки.

Рёрик все это время молча наблюдал за ней в каком-то внезапном ступоре. Потом опомнился и направился за ней следом.

– Встань, когда я с тобой говорю! – князь навис на Дивой. Она не стала возражать и поднялась с места, стиснув ладошки за спиной. – Завтра же ее здесь не должно быть. Ясно?

– Вестимо, повелитель…– Дива обошла разгневанного князя, продолжая держать речь уже с другой стороны, дабы не раздражать его еще сильней своим нахальным видом. – Я лишь говорю, что это дело не такое простое, как кажется. Ибо не одна Любава считается ответственной за произошедшее, – Дива выдохнула, готовясь прибегнуть к главному доводу. – Наша матушка…Всегда опекала эту девушку. И, насколько я знаю, не только Любава подверглась этим несправедливым обвинениям. Они ведь не могли быть обоснованы…Княгиня-мать выше всех нареканий…Или могли?! Если князь счел их достоверными…– Дива сделала многозначительную паузу. – Но если прощение даровано одной, то должно помиловать и другую… Иначе нет тогда никакой справедливости, которую князь олицетворяет на всех своих землях…

– Разве я просил от тебя заключений по данному вопросу?! – Рёрик не собирался ничего обсуждать. Он лишь хотел, чтоб Любава исчезла, и Вольна перестала донимать его упреками.

– Я переживаю только за моего князя, – расстроенно призналась Дива. – Если выслать Любаву, то это бросит тень в первую очередь на правосудие княжеское. И не только тем, что заставить девушку одну отвечать за то, в чем обвинялась не она единственная. Но и наша любимая матушка…Кроме того, есть еще одно обстоятельство…– Дива таинственно опустила взор.

– Что ты меня все заулками водишь?! Говори, какое! Если таковое вообще имеется…

– Ведь когда-то давно батюшка моего князя пообещал отцу Любавы – и своему преданному другу Дражко – позаботиться о его дочерях. Из которых осталась одна лишь Любава. Дражко в свою очередь дал слово Годславу позаботиться о его детях. И он сдержал его. Однако пал Годслав, а за ним и храбрый Дражко. И мой князь как старший теперь должен присмотреть за дочерьми последнего…Тем паче именно воевода Дражко встал на защиту Рарога, когда Годслава не стало. Его заслуги велики…Что скажут люди, если вместо благодарности и заслуженной опеки над Любавой учинить расправу? Меньшее, что возможно сделать в память об отважном отце – это распространить княжескую милость на его дочь…Не знаю, желал ли покойный батюшка Любавы такого супруга для своей дочери, как Лютвич, или он имел в виду нечто совсем иное…– Дива сделала краткую паузу, чтоб Рёрику вспомнились обещания Годслава о женитьбе. – Любава сполна заплатила за все прегрешения, которые у нее когда-либо имелись…Конечно, решать не мне…Но молю лишь об одном – о милосердии…Ведь в своем всепоглощающем великодушии мой князь мог бы…