— Нет. Это я живу полгода, как во сне…

Взгляд карих глаз. гипнотизирующий, жадный, горячий, пронзителен и глубок. Он накрывает меня колпаком, звуко- и светонепроницаемым. Я проваливаюсь в чистый, абсолютный вакуум, который поглощает все мои мысли, уничтожает все мои попытки вырваться из его рук.

Поцелуй становится логичным продолжением гипноза. Губы Холодильника теплые и нежные, они едва касаются сначала моего подбородка, щек, носа, лба. а потом забирают в плен губы, мягко, но настойчиво.

Только не отвечать! Только продержаться! Это вдруг почему-то невыносимо трудно. Хочется ответить… Но я не отвечаю.

— Вы не закрываете глаза, — шепчет Холодильник. — Почему? Я думал, что все девушки. когда целуются, закрывают глаза от восторга.

О! Спасибо за помощь! "Все девушки"!

— Не знаю. Я с девушками не целовалась, — легкомысленно отвечаю я. — Вам виднее. У вас опыта больше.

Холодильник медленно отстраняется от меня и отпускает.

— Кстати, о письмах, — хрипло говорит он. — Были еще и письма? О чем можно писать Гене? Вы графоманка? Не можете преодолеть страсть и тягу к сочинительству?

— Не надо обзываться! — героически шучу я. — Эта тяга человека, совершенно лишенного способностей к сочинительству. Вы только что назвали меня бездарностью.

— Нет, госпожа Симонова-Райская! Вы весьма одаренная особа! Этого не отнять! — тон, выбранный Холодильником, говорит об обратном. Он хочет меня задеть, обидеть и обижает. — Что за письма?

— Это был мой вопрос! — возмущаюсь я. — Я первая спросила!

Александр Юрьевич смотрит на меня озадаченно, потом улыбается этой самой своей улыбкой. Щедрой, заразительной, по-детски радостной и совершенно обезоруживающей И ему сейчас так подходят и "Шаша", и "Шурка".

Неожиданно смущаюсь, застенчиво улыбаясь в ответ. Господи! Надеюсь, я не покраснела. Бред какой-то! От поцелуя не смущалась, а от улыбки развезло.

— Я не видел и не читал никаких писем, — просто и спокойно говорит Холодильник. — Не хватало мне еще и их…

— Конечно, не видели и не читали! — злобно радуюсь я. — Их не существует! И какой бы пасквиль не сочинила про меня Сальмонелла, я готова его оспорить и вернуть ваш ограничитель.

— Готовы? Оспорить? Вернуть? — Холодильник буквально плюется в меня словами. — Пошли!

Хозяин хватает меня за руку и тащит за собой к лифту.

— Нет! Не поеду! — кричу я.

Но Холодильник не слушает меня, а берет в охапку и затаскивает в лифт. Закладывает уши, и громко, разряженно стучит сердце. Стараюсь сосредоточиться и взять себя в руки. Если считать в обратную сторону, то можно отвлечься. Всего-то ехать до третьего этажа.