Весь день я просидела в ночной рубашке у окна своей спальни, глядя на залив. Я знала, что Мейси заходила меня проведать, потом слышала, как она тихо плакала в своей комнате. Я видела, как Джорджия лежала на пристани, наблюдая закат. Что-то случилось. Я посмотрела на горизонт, ожидая увидеть темные грозовые тучи. Но увидела только Венеру с Луной и желто-черных пчелок, летающих по суповой чашке. И еще Джорджа. Я снова чувствовала его рядом, его руку – в своей. Видела, будто со стороны, как мы бежим по пристани от худого незнакомца, который умоляет меня о чем-то вспомнить.
Я держала суповую чашку, пальцем ведя по линиям, показывающим траекторию полета пчел. Трудно определить, где эти линии начинаются и куда летят пчелы. Круг не имеет конца.
Я уже давно не была у Марлен, но мои ноги, казалось, сами знали, куда идти. Я шагала в темноте, медленно, и снова мысленно возвращалась в год красного прилива, в дни наших первых встреч с Джорджем. Он целовал меня за магнолией у пасеки, и, прячась там, мы увидели худого незнакомца – тот подошел к отцу и обнял его, как старого друга.
Мама в своем розовом саду уничтожала сорняки, опрыскивая их из распылителя. Она смешивала по собственному рецепту особое средство, достаточно ядовитое, чтобы за пару часов сорняки побурели и съежились. Она разрешала мне смотреть, как она работает, но не позволяла подходить ближе, чтобы на меня не попала прозрачная жидкость. Нужна всего одна капля, говорила она, чтобы убить любое растение, и ей приходится быть очень внимательной, чтобы яд не попал на розовый куст.
Мы с Джорджем видели, как мать подошла к отцу и незнакомцу. Они поговорили с минуту, и у мамы, кажется, подогнулись ноги – отцу пришлось ее подхватить, чтобы она не упала. Поддерживая ее под локоть, он повел ее к дому, и все трое скрылись в кухне.