— Какие уф тут пьедлофения, — буркнул один из советников, придерживая забинтованной рукой нижнюю челюсть, — нам бы дух пейевефти!

— Вот именно,— поддержал его сосед, глаза которого украшали два лиловых фингала и из-за этого напоминали поросячьи, — еле ноги унесли!

— Ну и рожа у тебя, Клыкастый, — хохотнул Первый, а затем мрачно прикрикнул: — Вы хоть поняли, почему они снова победили?

— Да потому, что Он вмешался, точнее, не он, девчонка эта, Посланница его. Мы сразу-то и не признали, а когда поняли, поздно было, — сказал его заместитель.

— Даже если бы поняли, толку? — поднял голову зам зама. — Мы бы ей все равно ничего не сделали, у нее же ангел-хранитель наш Отступник.

— Так эти мелкие у Него все в посланниках, пока не вырастут, — зашумели советники.

— У Него этиф пофланников вагон и майенькая тейефка! — обиженно поддакнула Сломанная Челюсть.

— Вот! — поднял палец Первый. — Значит нужно все силы бросить на борьбу с Его посланниками! Идите в сады, в школы, подговаривайте, наставляйте, внушайте, искушайте!

— Но с ними невозможно работать, шеф! — возмутился зам зама. — Они совсем клопы бестолковые, никакого уважения. Ты им полдня скармливаешь что-то, уговариваешь, убеждаешь, а выхлоп ноль целых ноль десятых. Они Его, раскрыв рот, слушают.

В Преисподней установилась гробовая тишина. Исчадия сопели, напрягая извилины, а Первый с каждой минутой мрачнел все больше.

— Значит, — медленно начал он, — у нас не остается другого выбора. Пускай посланники хоть в лепешку разобьются, но если человечьи сердца станут каменными, они туда не достучатся, и даже Он ничего не сможет сделать.

— А ведь верно, господа исчадия! — обрадованно сверкнул глазами заместитель. — Даешь каждому сердцу каменный мешок!

Преисподняя снова наполнилась гулом, исчадия радостно обсуждали открывающиеся перспективы, а Первый с тоской смотрел на них, едва удерживая брезгливую гримасу. Как же они ему надоели, как же он их ненавидит! Ну почему, почему сегодня это снова оказался не Армагеддон, а обычное месилово?

Ведь Первый так надеялся, что его наконец-то скуют, запечатают и оставят в покое на целую тысячу лет. Он не будет видеть эти мерзкие рожи, а ведь ими еще нужно руководить… Эх, жизнь жестянка…

Наконец-то Первый дождался, когда все разошлись, и устало вытянул ноги. Не хотелось тишины, она угнетала, раздражала, хотелось грохота, шума, чтобы децибелы бухали внутри, разбивая тишину в осколки, но… Надо потихоньку привыкать, кто знает, может и не за горами то тысячелетнее одиночество.

Первый очень надеялся, что ему позволят взять с собой любимый плейлист. Он надел наушники, клацнул когтем по экрану смартфона и блаженно замер.