Я даже почти сделала шаг вперед, но Тан грубо одернул меня.

— Нет, Маа’шалин, — сказал в ответ на мое безмолвное негодование. — Речь идет не только о тебе. Если ты в самом деле так нужна ему со всеми своими «странностями», то наверняка для того же, для чего всем кхистанджутам требовалась безграничная власть.

— Боги, какой ты скучный и занудный. А я еще думал, что в кои-то веки нашел умного крэсса.

На этот раз я даже не успела понять, что произошло. Помню только, что вот мы с Таном стоит плечом к плечу — а в следующую секунду я уже барахтаюсь в воздухе, отчаянно пытаясь не упасть прямо в «гостеприимные» объятия моего отца. И тщетно: меня утянуло под надежную защиту его невидимого купола. Я брыкалась, кричала, пыталась даже укусить его, но добилась лишь крепкой оплеухи, от которой потемнело в глазах.

— Прости, мое сокровище, — сказал он с сожалением настоящего садиста, которого вынудили пускать в ход свои излюбленные пытки. — Будет лучше, если ты перестанешь сопротивляться, и мы тихо-мирно, не поднимая лишнего шума, уйдем.

— Только если переступить через меня, — услышала я знакомый голос.

Нет, боже, только не Граз’зт!

Я открыла глаза, надеясь, что это были всего лишь мои слуховые галлюцинации. Увы, он в самом деле стоял там: расслабленный, со знакомым оскалом разозленного хищника, и со своим вездесущим топором.

— Пожалуйста, не нужно… — взмолилась я едва слышным шепотом.

— Я не отдам тебя ему, веснушка, — пожал плечами Рогалик. — Это не обсуждается.

— А я не собираюсь обсуждать свою дочь с кем-либо, — тем же вальяжным тоном сказал отец. — И раз уж нам никак не найти общего языка, то незачем и стараться.

Я пыталась схватить его за руку, но он приколотил меня взглядом к земле. Почти буквально: невидимые толстые штыри словно прошили мое тело, вросли в землю, словно стальная лоза. И не пошевелиться, и даже рта не раскрыть.

А потом время потекло так медленно, что воздух стыл у меня на глазах, превращаясь в невидимое желе, в котором фигуры тех, кого я люблю, двигались слишком медленно против одного единственного противника. Он словно повелевал временем, замедлял и ускорял его по собственному желанию.

Отцу, очевидно, надоело прятаться в своем коконе, потому что, когда Граз’зт размахнулся для удара, его топор не встретил преграды. Правда, и голову отца не раскроил. Просто рассек воздух в том месте, где тот только что стоял.

Это безумие какое-то. Голова отказывалась воспринимать реальность, в которой мой отец и мой дорогой мужчина пытались убить друг друга, а я желала смерти одному из них. Такое в страшном сне не приснится. Такое даже представлять больно.