Словом, день обещал быть просто сказочным, и если б Ичиро не был так голоден ещё со вчерашнего вечера, он куда сильнее радовался бы всему происходящему.

С усилием отведя взгляд от политых золотистым соусом пирожных, Ичиро принялся разглядывать толпу. Вокруг мельтешили дети с грошовыми свистелками из бамбука и дули в них что есть мочи, спешили женщины с привязанными к спинам младенцами, лениво прогуливались мужчины, всеми силами делающие вид, что забрели на празднество по ошибке. Никто точно не знал, когда начнутся петушиные бои, поэтому любители подобных зрелищ старались приходить заранее. Но солнце стояло ещё высоко над горизонтом, а жар был такой, что даже веера не помогали. У Ичиро тоже был веер – деревянный, с тонкими полосками бумаги, аккуратно приклеенными к реечкам. Он старался обмахивать им пореже, чтобы не испортить дорогую вещь.

Ещё у Ичиро имелись:

- набедренная повязка;

- полосатое кимоно из конопляной ткани, светло-коричневое;

- коричневый пояс;

- несколько монет, спрятанных в поясе;

- деревянные сандалии;

- повязка для волос.

Словом, он был богат почти так же, как половина отирающихся на празднике бродяг, явившихся поглазеть на бесплатные увеселения и чего-нибудь промыслить.

«Промыслить» - чаще значило «своровать», чем «найти работу», но Ичиро воровать совсем не умел. А работы у него уж три дня как не было. Отсюда и бурчание в желудке.

Кое-как прослонявшись до вечера и убив время на созерцание дрессированной обезьяны, пытающейся раздеть своего хозяина догола под хохот толпы, мальчик всё-таки удержался от соблазна потратить деньги на лакомство. Он потратил только самую мелкую монетку на кружку колодезной воды, без которой в такую жару было совсем невыносимо. А потом солнце опустилось за горизонт, повсюду начали зажигаться огни, и в толпе начали мелькать клетки из ивовых прутьев с чем-то пёстрым и кукарекающим внутри. Проследив взглядом за одним из носильщиков, Ичиро понял, что завсегдатаи боёв стекаются к небольшой площадке позади храма, где не было палаток со сладостями. Мальчик тоже устремился туда, работая локтями.

И вовремя! Пустынная в любое другое время площадка запруживалась быстро. С одной стороны устанавливали клетки с птицами, с другой прямо на земле сидели казначей, принимающий ставки, и писец, чьей обязанностью было сохранить для вечности результаты состязаний. Казначей сурово буровил глазами окружающих, прижимая к груди деревянный ящик с кассой, а писец энергично растирал на камне палочку туши. Вокруг всей этой компании кружили важные владельцы боевых птиц и зрители, надеющиеся поправить своё финансовое положение при помощи выигрыша. Ичиро предположил, что самому младшему зрителю нет и семи лет, тогда как самому старшему перевалило за восемьдесят. Женщины на петушиные бои не допускались.