— Точку, значит! — прорычал он, резким рывком переворачиваясь на бок и подминая меня под себя. Мир перевернулся, сбилась с мысли, теряя связь с реальностью, понимая лишь одно — как же я злилась!
Одарила его выразительным взглядом, настолько, что если бы он был молоком, то давно бы скис. А этот вот удержался, не оставшись в долгу и уставившись на меня не менее красноречиво. Так мы и лежали на узком диване, сжигая друг друга глазами и тяжело дыша.
А потом… А потом мы поцеловались. И абсолютно непонятно было, кто кого поцеловал первым. Просто эмоции вдруг пробили грань терпения, требуя хоть какого-нибудь выплеска. Нас почти разорвало от потребности сделать хоть что-нибудь.
Поцелуй ни разу не был похож на то, что когда-то происходило у меня дома. Ни нежности, ни ласки, ни терпения. Одни эмоции — острые, взрывные, бесконтрольные. Наверное, это и была страсть, когда голова не работала вообще, а тело жило своей отдельной жизнью.
Наглые руки заскользили по мне, вытягивая белую рубашку из пояса брюк, бедная ткань затрещала, но я не заметила, хватаясь пальцами за всё, что попадалась им на пути — бестолково потянула его футболку в сторону, натягивая её в области ворота: то ли пытаясь снять, то ли придушить этого гада.
Он прорычал что-то недовольное и, перехватив мою руку, снял с себя неугодный предмет гардероба. Пришлось разорвать наш поцелуй, нарушив силу взаимного притяжения. Что-то такое щёлкнуло в голове у Алексея Игоревича, отрезвляя его и заставляя засомневаться, потому что после того, как футболка улетела в неизвестном направлении, он не вернулся к моим губам, а неожиданно обмяк и просто уткнулся лицом в диван, возле моей головы.
Меня трясло. Самую малость. Цапнула его ногтями — от досады захотелось сделать ему больно — но он даже не шевельнулся, лишь тихо застонал:
— Алька, скажи нет. Просто скажи нет.
Я замерла, зато Орлов продолжал свою мольбу. Голос звучал беспомощно, что только сильнее разгневало меня. И я поняла — не скажу. Ни за что. Из принципа, из вредности, из упрямства, да чего угодно. Пусть потом сама раз десять пожалею, но и ему жизнь облегчать не стану. Поэтому:
— Да, — сказала еле слышно. Несмотря на все свои мысли, уверенности в собственных действиях мне не хватало. Затем повторила, уже громче. — Да. Да!
Поначалу ничего не изменилось, он продолжал лежать лицом в диван, и я уже была готова разреветься, чувствуя себя мебелью… Я уже почти поддалась своему желанию спихнуть его с себя и скрыться отсюда раз и навсегда, когда Лёша быстрым движением впился в мои губы. Получилось больно… но в то же время пьяняще и одурманивающе. Прежде чем я успела опомниться, Орлов рванул полы моей рубашки в разные стороны, вырывая пуговицы с мясом. Это было последнее, что я помнила отчётливо, потому что всё, что было дальше, уже происходило без участия моего сознания.