спать всю ночь. Даниэль не знал, что ему вводили в вены; каждые несколько часов

молчаливые и улыбающиеся медсёстры заменяли в капельницах флаконы, наполненные

всевозможными лекарствами. Он не мог ни пить, ни есть, и всё жизненно необходимое

вводилось внутривенно в таинственных и вызывающих тревогу коктейлях.

Движения Даниэля были ограничены, но некоторые из них считались обязательными, и за их выполнением следил физиотерапевт. Это была афроамериканка весом в полтора

центнера, которой (попроси она), Даниэль не смог бы отказать ни в чём, даже в поцелуе по-

французски. Мужчина словно находился в утробе матери. Накормлен, изолирован, в

безопасности. Без ответственности, лишённый своей воли и хаоса. В полной зависимости от

тех, кто решал за него.

В другое время подобная ситуация вызвала бы у Джей Кея свирепый инстинкт бунта, но сейчас он освобождался от необходимости заботиться о себе и мог позволить такую

роскошь, как не думать, не судить свои поступки, посмотреть на себя со стороны, как

сторонний наблюдатель событий, которые касались его. Он был болен и находил в этом

удовлетворение. Позволял ухаживать за собой, вытаскивать сантиметр за сантиметром из

ямы, которую вырыл собственными руками. Джей Кей повиновался, был послушным и

терпеливым, каким не был никогда.

Но исцеление… нет, это совсем другой вопрос. Никто не сможет его исцелить, если он

сам не начнёт активно сотрудничать. Исцеление включает в себя как тело, так и разум. Не

только полагаться, но и усердно трудиться, глядя в лицо призракам, скрывающимся за

многочисленными пристрастиями, которые его опустошали. Проблема Даниэля заключалась

не в выпивке, а в том, почему он пил. Не в наркотиках, а почему он постоянно к ним