— Да? — спросила я у неё. — Я выгляжу иначе?

Лили прищурилась, уставившись на пустое пространство над моей головой.

— Иначе, — согласилась она, обращаясь в основном к Ревику. Она продолжала смотреть вверх, поджав и выпятив свои маленькие губки. — Теперь там больше… цветов.

Ревик хмыкнул.

— Да, — сказал он. — А что ещё?

— Более… — Лили помедлила, и я видела, как она подбирает слова. — Более высоко тянется. И там больше картинок.

Ревик кивнул.

— Я тоже вижу больше картинок, — сказал он ей.

Я покосилась на него, но он не встречался со мной взглядом.

— Её глаза тоже выглядят иначе, — произнесла Лили уже более уверенным тоном. Она повернулась, посмотрев мне в лицо. — Ты это видишь, папа? У мамы глаза другие…

Ревик кивнул, устраивая голову на подлокотнике дивана.

— Да. Я видел.

Я нахмурилась, но не перебивала их.

— Что с ней случилось? — спросила Лили.

Ревик мягко и едва слышно прищёлкнул языком. Одной рукой он показал неопределённый жест, который напоминал пожатие плечами, но на языке видящих имел более тонкое значение — что-то в духе «только боги знают наверняка», судя по тому, чему учил меня Врег.

Лили продолжала смотреть на него, растянувшегося на диване. И в это время я ощутила вспышку боли в её свете. На сей раз это адресовалось Ревику.

По Ревику она тоже скучала.

Не потому что его здесь не бывало — я чувствовала в них обоих, что он приходил сюда в каждое мгновение, когда ему разрешалось. У меня сложилось впечатление, что во время этих сессий Лили оставалась отчуждённой от него. Я мельком видела проблески его последних визитов и чувствовала, что она избегала его своим светом.

Я не слишком выпытывала детали. Кажется, это между ними двоими.