Праздничная обстановка позволила Миле не нарушая приличий заглянуть и в соседнюю с гостиной комнату. Там стояло рыжее пианино, то самое, из квартиры в Пушкине! Мила узнала его. Оно не было ей чужим, в отличие от многочисленных гостей. Все друг друга знают, а Мила никого, тесная компания, но это совсем не то, как было в филармонии. Там Милу видели в первый раз, а приняли, как свою. Она не чувствовала дискомфорта. Здесь же, даже отбросив нелепость ситуации, когда через несколько минут они с Вадимом окажутся за одним праздничным столом с его первой женой и взрослой дочкой, Миле было неуютно. Ее не замечали. Гости оставались друг с другом. А Милы как будто и не было. Беда, что Вадима мама увела в дальнюю комнату, наверно, спальню. Мила подошла к пианино, ей хотелось открыть его и коснуться клавиш. Странное желание, ведь не умеет играть. Но Вадим играет на этом инструменте. Или играл раньше.

— Вы тоже пианистка? — услышала Мила у себя за спиной. Узнала, голос как у Вадима — Виктор Львович.

— Нет, я не музыкант.

— Как же вы познакомились?

— В кафе, в Царском селе, осенью.

— Вот оно что, а потом Вадим улетел в…

— Бирмингем, — подсказала Мила.

— А вернулся к вам. Идемте, я покажу фото с того концерта, афишу. Там был большой успех! — Отец и не скрывал, что гордится, и Мила могла его понять. Она с благодарностью приняла его предложение, слоняться по квартире и чувствовать себя пустым местом перед стеной гораздо хуже.

Виктор Львович повел Милу в свою комнату, наверно, кабинет. Получается, четыре комнаты, хорошая квартира, есть где архив разместить. Словно отвечая на эти мысли, отец Вадима сказал:

— Я давно, еще с первого его большого концерта во Франции веду летопись, собираю статьи, рецензии, афиши — все, что можно. Теперь есть интернет, и у Вадима свой сайт, раньше ничего такого, все в шкафу хранилось, на полках. Теперь я все переснял, и в цифровом виде оно на сайте, но оригиналы у меня. — Он раскрыл створки шкафа, и Мила увидела аккуратные стопки буклетов и дисков, фотоальбомы. Виктор Львович вытащил один — большой, в тисненом переплете. — Сейчас покажу вам первый его фортепианный фестиваль, Вадиму тогда не было шестнадцати. — Гордость и восхищение сквозили в каждом слове отца. Мила понимала его очень хорошо, потому что и сама так же восхищалась Лиманским. Но вместе с тем и жалела. Среди развешанных по стенам и расставленным на полках фото не было ни одной не связанной с роялем. Разве что еще на фоне узнаваемых мировых достопримечательностей. Рим, Париж, Прага, Нью Йорк. А чтобы обычные детские — ничего. Такое впечатление складывалось, что Вадик жил за роялем. А может быть, так и было. Мила вспомнила, как он ей рассказывал про руки, что его не пускали к друзьям во двор, на каток. Не позволяли трогать ножи. Разве это нормально? Сколько же он проводил времени за роялем?