‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С приходом Захара и отец Вадима не таким уже отчужденным казался.

— Вот я еще вам покажу альбом. Это фото Вадика с первых концертов, он еще в консерватории учился. — Виктор Львович снова раскрыл шкаф, достал толстый альбом. Настоящий, с картонными листами, в которых были прорезаны «уголки» для фото. — Смотрите, тут по годам.

— Да, у меня учился, между прочим! Какой мальчик талантливый! Его весь отдел приходил слушать на академконцерты. — Захар перехватил альбом, раскрыл наугад. — Вот, пожалуйста, — он указал на групповую фотографию, — это мои мальчишки на юбилее. Тут консерваторские, а это вон училищные, первый курс, вот Стасик Нестеров еще маленький, это Терентьев Володя, это кореец, имя не выговорить, мы его Петя звали, он сразу на второй курс пришел. Все мои… Вы полистайте, а я Виктора Львовича украду на десять минут, очень он мне нужен. Идем, Витя, надо убирать диски с сайта, скандал будет с японцами, они же такие дотошные.

Мила осталась в комнате одна. Наверно, сюда не принято было заходить гостям.

Она еще раз осмотрелась. Простая обстановка, можно сказать, что тут засилье экспонатов, подтверждающих гениальность Вадика. Столько лишних вещей пыль собирают. Наверно, родителям так надо. Мила закрыла альбом, отложила в сторону, села на диван, чем-то он напомнил ей тот, что стоит у Мараджанова. Вот бы остаться в филармонии, не уезжать. Познакомились бы с родителями Вадима потом.

Нельзя, он с мамой разговаривает. Конечно, не передаст о чем. Скорее всего, о плохом. А может, зря мысли эти? Говорят Вадим и Надежда Дмитриевна о своем, остальное — домыслы…

Мила и представить не могла, что же на самом деле творилось за дверью спальни. Вадим хоть и был участником разговора, но тоже много нового узнал. Странный вышел праздник.

Сначала мама только извинялась, и от этого Лиманский чувствовал себя… Здесь подошло бы слово, которым лаконично умел выразить состояние Семен. Иначе и не скажешь, но Вадим таких не употреблял, разве что про себя и то редко. Он слушал, не перебивал. Понимал: это надо в первую очередь маме — высказаться, выговориться.

— Ты понимаешь, Вадик, я не знала! Мне бы в голову не пришло сводить их — Инну и твою новую… и Людмилу. Это недостойно, неприлично. Но Инночка пришла с Ирой и Костей, я же не могла их прогнать.

— Надо было хотя бы меня предупредить, — не выдержал и все-таки упрекнул Вадим.

Надежда Дмитриевна тут же заплакала. И сбивчиво, сквозь слезы:

— Ну-ну, что ты, мама! Зачем ты? Ничего страшного, мы же цивилизованные люди, не алкаши из коммуналки. Разберемся.