Она боялась этого вопроса.

— Да, — сказала она. — Но…

— Хорошо, — сказал он.

— Думаю, мне нужно побыть одной, — сказала она. — Знаешь, я всегда этого боялась. Я должна пройти через это.

— Почему? — спросил он. — Похоже, одиночество — это то, чего стоит бояться.

— Ты был монахом, помнишь?

— И я жил с сорока другими монахами. Монахи — не отшельники. Я тоже боюсь одиночества. Мы можем бояться остаться наедине, если хочешь.

— Когда в последний раз я испугалась, что останусь одна в этом мире, я подписала контракт на шесть лет с МакКуином.

— Все оказалось не так уж плохо, правда?

— Ты защищаешь моего бывшего? — спросила она.

— Он прислал нам цветы и деньги на бурбон, — сказал Роланд.

— Думаю, он не так уж плох, — сказала она. — И нам было весело эти шесть лет.

— Шесть лет?

— Ты слышал, — сказала она.

Роланд рассмеялся. Смех длился недолго, но он был хорошим.

— Итак… — сказал он, усаживаясь на обеденный стол. Нет-нет в старые времена, но старые времена прошли. — Ты уезжаешь завтра утром?

— Таков план, — сказала она.

Он вздохнул. Он не выглядел удивленным, но и счастливым тоже. Просто смирившимся.

— А ты? — спросила она. — Обратно в монастырь?

— Наверное, — сказал он. — Но не сразу. Я не хочу оставлять Дика и Тору одних, чтобы они убирали весь этот беспорядок. У папы были деньги, много денег. Много бумажной работы, когда много денег.