Диспетчер приняла вызов, а мне оставалось продолжать реанимацию и в панике ждать, чтобы кто-нибудь компетентный уже приедет.
В висках стучало лишь одно — папа Геры, это отец моего мужа… С каждым повтором этих слов, жала на область сердца, отсчитывая количество раз.
Из комнаты меня сразу же выставили, когда приехала реанимация. Адреналин отпустил тело и меня начало болтать из стороны в сторону. Галина Фёдоровна сунула что-то противное и ментоловое в водном растворе, заставив выпить.
Бригада неспеша вышла из комнаты свёкра. Почему они молчат? Почему уходят? Из комнаты веял жуткий холод. Внутри остался лишь один с папкой документов, который с дежурным сочувствием смотрел на меня из глубины покоев.
— Нам очень жаль.
Смогла услышать только это. Дальнейшее ушло в вакуум, и я осела на пол.
37. С меня хватит
37. С меня хватит
ГЕРА
ГЕРА
Звонок, поступивший от мамы лишил меня возможности дышать, думать и двигаться.
"У твоего отца случился сердечный приступ. Его больше нет с нами, родной…"
Я не помню, как доехал до дома, как устремился вверх по лестнице, как влетел в комнату родителя. Оглядев лица присутствующих, понял, что узнал о смерти папы самый последний. Здесь уже были все близкие: брат с сестрой, мама с какой-то женщиной, Вика и даже Таня с Антоном.
Жена тут же поднялась со стула, ступила ко мне, что-то промямлив, но пока я не мог никого воспринимать. Видел лишь обездвиженное тело отца. Он не повернулся ко мне. Не сказал "Здравствуй, сынок". Даже не шевельнулся. Стальными ногами дошёл до изголовья кровати, не спуская с него глаз. Он бы просто казался мне спящим, если бы не заострившиеся черты лица, чуть отвисшая нижняя челюсть и начинающие развиваться бледные трупные пятна. Сухие старческие кисти сложены на груди, которая больше не хочет подниматься и опускаться, не хочет снабжать тело жизненноважным кислородом.
Ком давил в горле, словно пытаясь взорваться изнутри, слёзы сдерживать больше не получалось. Взял в ладони безжизненную руку и прижался к ней лицом.
— Пап… папа? — Сердце, вновь как у пятилетнего мальчика, который просит у отца игрушку или разрешить погулять с братом, но в этот раз иначе — важней, сильней и рьяней и без надежды быть услышанным. — Папа…
Упал на колени возле постели, отдаваясь эмоциям утраты и безвозвратности. Уткнулся лицом в его плечо. Зубы свело от непоправимости. Закусил ткань одеяла, готовый рвать всё в клочья, лишь бы выпустить эту жгучую боль, избавиться от неё, опустеть и выбиться из сил. Сдавил рванувшее изнутри рыдание. Цеплялся за бездушную фигуру, чтобы не потерять себя в пространстве.