Мы послали Гэвина вниз за единственной бутылкой шампанского, которую мы прятали в течение нескольких месяцев в ожидании хороших новостей, чтобы открыть ее. Он вернулся со штопором, стопкой красных пластиковых стаканчиков и ухмылкой на лице.
— Там очень, очень мокро, — сказал он. — Три сантиметра воды на первом этаже, но кажется, здание выдерживает.
— Защита выдержит, — произнесла я, надеясь, что права.
— Старший брат женится, — сказал он, разливая шампанское по стаканчикам. — Давайте поднимем стаканы за него и его будущую невесту Клэр-Медвежонка.
— За Лиама и Клэр-Медвежонка! — прокричали они, и, учитывая ситуацию, я им это простила.
* * *
Ночь была наполнена тьмой, стуком и шумом. Дождь шел непрерывно, ветер ревел, как грузовой поезд, перемежаемый ударами, когда обломки врезались в здание или что-то находящееся поблизости.
И буйство стихии только нарастало по мере того, как око приближалось, и стена ока — кольцо разрушения, которое его окружало — вращалась все ближе.
Пока мы ждали, молились и стряхивали с лиц воду, я продолжала смотреть на бриллиант на моем пальце. Я давно не ношу украшений и не привыкла к этому ощущению. Или к тому, что это значило. Что это из себя представляло. Я все еще примирялась с тем, что мы теперь вместе навсегда, думаю, что и к этому тоже привыкну.
Но даже с весомым доказательством любви на моем пальце было трудно не беспокоиться о магазине, Квартале, городе.
Я села рядом с Лиамом, обхватив руками колени и навострив уши, чтобы услышать снижение шума, сигнализирующего, что око почти на месте.
— Куда бы мы пошли?
Он прислонился к стене, посмотрев на меня.
— Пошли?
— Если мы потеряем Новый Орлеан. Куда мы пойдем?
— Мы не потеряем Новый Орлеан.