Правда, ненадолго — по мере приближения к Пестовской, я в уме опять и опять проговаривала имя Кирилла. Лишь бы не заорать в полный голос от страха и неизвестности, чувствуя, как неконтролируемая дрожь снова пробивает мое тело…, а заледеневшие в миг ладони с трудом удерживают увесистый пистолет…
— Убери… — будто почувствовав мое напряжение, мрачно произнес Сергей. — Назад не развернусь, слово даю, — пообещал он.
Не могу объяснить, почему, но я ему не поверила, и отрицательно покачав головой, ответила:
— Нет. В любви и на войне все средства хороши, — поморщилась я, вспоминая слова своего "благоверного".
Мои мысли прервал, внезапно затихший шум мотора и я, вскинув голову, огляделась вокруг….
Мы стояли на подъездной площадке перед зданием Управления, а напротив нас лоб в лоб, переливаясь на солнце, возвышался огромный полированный до блеска черный, как ночь, Gelandewagen Brabus, чье тонированное стекло скрывало водителя, но мне не нужно было его видеть, чтобы начать улыбаться…
— Кир… — прошептала я, и стала дергать, ручку двери, не дожидаясь, пока Серый, вылезет из автомобиля и откроет мне ее.
Выпрыгнув из BMW по-прежнему с пневматикой в руках, я с замиранием сердца, будто в замедленной съемке, какого-то сюрреалистического фильма смотрела, как Кирилл выходит из своей машины…
Небрежным жестом, поправив воротник-стойку своего черного пальто, этот мужчина, знающий себе цену, мужчина — умеющий убивать, мужчина — умеющий любить, словно просканировал сложившуюся перед ним картинку и уверенной, неспешной походкой направился ко мне…
— Сладкая…
Он не произнес ничего, кроме моего ласкательного прозвища, которое сам дал, но его голос… то, что было скрыто в этом напряженном хрипловатом звуке, врывающимся в мое сознание и заставляющим дрожать, так…. что, сократились мышцы на спине, до ощутимого покалывания, затрагивая, что-то глубоко внутри меня и в сознании мелькнуло: