— Помнишь, что он сказал мне давно, в классе десятом, по-моему? — напоминаю я. — Когда в любви объяснялся?

— Освежи! — по-деловому просит Сашка.

— Он сказал, что любит меня. Что будет любить всю жизнь. Что дождется, когда и я его полюблю. Что ему трудно представить меня рядом с кем-то другим. Но, если я выберу другого, он будет ждать. Правда, добавил, сжав кулаки, если сможет отдать другому. А он не сможет. Всё, — повторяю я слова, отложившиеся на подкорке.

— Вспомнила! — почти кричит Сашка. — Еще Варька тогда заявила о том, как неожиданно Сергей-Филипп с грустными красивыми глазами орангутанга оказался романтиком. И завидовала тебе, потому что Макс никак не объяснялся ей в любви.

— Это не романтика. Это явно что-то другое, — спорю я. — По моим ощущениям, по сравнению с ним Верещагин просто Владимир Ленский.

Сашка вздыхает и очень деликатно спрашивает:

— Может, всё дело в том, что Верещагин тебе нравится, а Сергей-Филипп нет?

Замираю, не зная, что ответить. Что сделала бы я, если бы меня поцеловал Сергей-Филипп? Так и столько раз, как и сколько это уже позволил себе Верещагин? Лера… Будь честна сама с собой… И ты позволила. Да. Не ответила. Да. Пару раз рыпнулась из крепких рук. Не более того. И что это значит?

— Я его просто не боюсь, — отвечаю я подруге. — Сергея-Филиппа я боюсь до позорной дрожи в коленях. Причину такого страха даже объяснить не могу!

— Да-а-а, ситуация! — тянет, задумавшись, Сашка и решительно заявляет. — Тогда надо просить помощи у Верещагина.

— Тогда это будут не шпаги, а дубинки или вилы, — невольно смеюсь я. — Или бои без правил.

— Может, пусть? — вдруг предлагает Сашка. — Прибьют друг друга — и ты свободна?

— Ага! — спохватываюсь я. — А если кто-то из них победит? Мне что? Отдаваться победителю? Вряд ли они будут соревноваться в благородстве.

— Принесла же нелегкая! — возмущается разволновавшаяся Сашка. — Ладно, думай! Я тоже буду думать. Что там с Ритой? Прощупала?

— Ты оказалась права, — благодарно хвалю я подругу. — Всё было на поверхности. Есть у нее особенность. И странные умозаключения. И плохая память. И почти детское поведение. И телячья привязанность к Никите.

— Она больна? — догадывается Сашка.

— Да. Осложнение после менингита — прогрессирующее слабоумие. Верещагин — ее опекун. Она недееспособна, — рассказываю я. — И еще сирота с тринадцати лет. До восемнадцати лет ее опекунами были родители Верещагина. Уже взрослой она тяжело заболела. Сколько лет назад, не знаю.

— А ее родители? — интересуется Сашка. — Хоть кто-то у нее есть?

— Никита сказал, что они погибли. Были друзьями Верещагиных, — вспоминаю я.