— Не нарушай! Твой пленник получит свободу в оговоренный срок, но пусть оставшиеся месяцы проведет в моем доме! Я верна твоему роду, замуж больше не выйду. Так подари же мне немного женской радости! — еле сдерживая слезы, умоляла Хайфа.

Музаффар задумался. Он хорошо знал сноху и понимал: раз она решилась на этот унизительный разговор, значит, сильное чувство совсем сдавило ей грудь и дышать больше нечем. Да и франк, глядишь, навсегда поменяет свою родину на его страну, а там и ислам примет…

— Иншаллах![89] Браслет можешь оставить себе.

Тем же вечером Габриэль услышал:

— Джибраил, поработаешь в доме у моей снохи, наведешь порядок в ее документах. Но договор наш остается в силе: летом ты будешь свободен. — И Музаффар, впервые назвавший пленника по имени, с лукавой улыбкой добавил: — Уйдешь, если захочешь.

***

Самолюбие Габриэля было задето, когда его, словно племенного жеребца, передали в дом богатой вдовы. Всегда выбирал он, теперь же ткнули пальцем в него! Это взбесило шевалье. Но, с другой стороны, обнимать тело прекрасной женщины гораздо приятнее, чем сжимать в руках весло на галере. Поэтому он утихомирил разбушевавшуюся мужскую гордость и стал осматривать новое жилище. Выделенная ему комната полностью удовлетворила Габриэля. Кроме традиционного низкого ложа, сундука и многочисленных подушек здесь был круглый стол и стул — дань уважения его западным привычкам. Роптать на судьбу не имело смысла. К тому же трудно было представить себе более романтичный плен.

Дом Хайфы, очень похожий на великолепный дворец Музаффара, но несколько меньше в размерах, находился недалеко от мечети Омейядов. С высоких минаретов одной из старейших святынь мусульманского мира пять раз в день раздавались крики муэдзинов. Под эти призывы и пение забавных птичек в изящной клетке, прикрепленной возле изголовья кровати, Габриэль привыкал к непривычным для себя обязанностям. Окруженный воистину сказочным восточным гостеприимством, он первые несколько дней вовсе не видел новую хозяйку. Хайфа спряталась на женской половине дома. Она, очевидно, понимала, что задела мужское самолюбие, а потому дала гостю время привыкнуть. Что ж, эта женщина лишний раз доказала, что она еще и умна.

Габриэль ожидал развязки. Однажды вечером к нему в комнату вошел слуга и жестом пригласил следовать за ним.

В оббитой персиковым шелком комнате лежал на полу огромный ковер с красочными цветами, похожий на лужайку. В центре сверкал огромный круглый поднос с серебряными кувшинами, чеканными бокалами и вазочками, наполненными засахаренными фруктами, миндалем, вялеными дыней и инжиром. Мерцающий свет двух свечей создавал романтичный полумрак, а разбросанные подушки из разноцветной парчи призывно манили прилечь на них. Габриэль так и сделал.