Он пару секунда пристально смотрел на меня:

– Это должно быть «меллизм», поэтому я не стану просить объяснений.

– «Меллизм»?

– Так Нола называет все твои странности. Например, все часы в твоей комнате, а также наручные, спешат на десять минут. Или то, что ты наклеиваешь на внутренние панели ящиков ярлыки, чтобы было видно, что куда класть. Меллизмы. – Джек поцеловал меня в лоб. – По-моему очень мило. – Он протянул руку и схватил с кухонного стола ключи. – Давай я провожу тебя до машины. Я не в настроении объяснять этим утром Ноле про птичек и пчелок.

Я вышла вслед за ним за дверь. И когда он поцеловал меня на прощание возле моей машины, постаралась убедить себя, что то, что я должна сказать ему, может подождать одну недолгую неделю.

* * *

Всю следующую неделю мои ноги как будто парили над землей, когда я занималась моими повседневными делами. Я была крайне осторожна, стараясь скрыть от остальных мое настроение, считая, что это справедливо, пока я не сказала Джеку. Но Шарлин пожелала узнать, к какому косметологу я хожу, а моя мать и Нола отругали меня за то, что я поставила чашку с кофейной гущей в холодильник, а молоко сунула в кладовку. Причем дважды. Похоже, один лишь Генерал Ли догадался, в чем дело, и теперь спал у меня в ногах, а не на подушке рядом со мной, как будто понял, что теперь это конкретное место предназначено кому-то другому.

Мой график работы был плотнее, чем обычно. За неделю я заключила рекордные три сделки, заработав мое обычное – и желанное – первое место в рейтинге продавцов в бюро недвижимости Дейва Гендерсона. Джек и Амелия, по-видимому, были заняты не меньше меня, пока коллеги по антикварному бизнесу от Бостона до Нью-Йорка наливали им вино и угощали обедами. Наши телефонные разговоры были краткими, как будто мы оба знали, что в наших отношениях произошли глубокие, но еще не до конца осмысленные изменения. Мы были исследователями неизведанной территории, еще не нанесенной на карты. Я продолжала ждать, когда он скажет мне, что знает, почему издатель расторг с ним контракт, и каждый день, когда он этого не делал, я все больше и больше чувствовала себя виноватой в том, что скрываю от него правду. Однако я убедила себя, что сказать такое по телефону нельзя и что, как только я увижу его снова, я непременно скажу ему, когда мы будем наедине.

Впервые в жизни я могла посоветоваться относительно важного решения с обоими родителями. Впрочем, я знала, что они скажут мне, и не хотела разочаровывать всех нас троих, идя против здравого смысла и голоса рассудка. Я понимала, что веду себя трусливо. Но то, что произошло между Джеком и мной – что бы это ни было, – казалось все еще слишком новым и хрупким, чтобы принять такой удар. Как человек, наблюдающий за приближением торнадо, я до последней минуты не торопилась в убежище, надеясь, вопреки всему, что смертоносный смерч отклонится от курса и обойдет меня стороной.