– Может, поговорим? – спрашивает он.

– Я не… – Голос срывается, и приходится начать заново: – Не хочу причинить тебе боль.

– Причинить боль мне? – Папа целует меня в лоб. – Этого не случится. Скажи, что причиняет боль тебе.

Я смотрю в его полные сострадания глаза, и на мои собственные опять наворачиваются слезы.

– Мама вернулась раньше. – Слезы соскальзывают с ресниц – горячие и тяжелые, дыхание прерывается.

Папа каменеет.

– Что? Откуда ты знаешь?

– В ее сумке лежал посадочный талон. – Не могу посмотреть на отца. Я еле дышу сквозь душащие меня слезы. Мои слова подкосят его, но я не в силах нести эту тяжесть на своих плечах. – Она вернулась раньше, чтобы провести время с Иэном.

– Джульетта… откуда…

– Я видела их, – рвутся из меня слова. – Видела. На маминых фотографиях. В постели. Прости, пап. Прости. Пожалуйста, не ненавидь меня.

– Джульетта… ох, милая моя! – Тяжело вздохнув, он снова притягивает меня к себе. И снова успокаивающе поглаживает меня по волосам. – Я никогда не смогу возненавидеть тебя, Джульетта.

– Я так зла на нее, – признаюсь я. – Как она могла? Как она могла так с тобой поступить?

– Тсс, все хорошо.

– Неправда! – Я отстраняюсь и смотрю на него. – Ненавижу ее! Я так ждала ее! Так хотела, чтобы она поскорее вернулась!

Папа болезненно кривится, и его глаза наполняются слезами.

– Не надо ненавидеть ее, Джульетта. Не надо.

– Она вообще нас любила?

– Тебя? – надтреснуто спрашивает он. – О да. Она любила тебя больше всего на свете.

Я фыркаю.

– Не больше трех дней с Иэном.