Диана в ужасе уставилась на виконта. К этому она была не готова, и его слова потрясли ее до глубины души.

А Джервейз вновь заговорил: не мог остановиться, – и слова лились неукротимым потоком.

– Думаете, изнасиловать можно только женщину? Ошибаетесь. Моя мать изнасиловала меня, хоть и не силой. Она сделала это небрежно, потому что в тот момент ее это забавляло. Потому что она потеряла любовника и была этим недовольна. Потому что слишком много выпила. Потому что ей никогда не приходило в голову сдерживать свои порывы. – Он помотал головой, словно пытался отбросить ужасные воспоминания. – Мне тогда было тринадцать, и сначала я не понимал, что происходит. Потом – не верил, а затем просто не мог остановиться, хотя и знал: происходило что-то ужасное.

Джервейз рывком поднялся, и Диана отпрянула – она не знала, что он собирался делать. А он схватил со столика графин с бренди и в ярости швырнул его в стену. Раздался грохот, и на пол посыпались осколки. Через несколько секунд комната наполнилась запахом бренди.

– Ну что, – закричал Джервейз, – это для вас достаточно уродливо? Достаточно ли это веская причина сомневаться, что женщинам можно доверять? – Если до этого он избегал ее взгляда, то теперь повернулся к ней лицом. – У вас ведь вызывает отвращение тот факт, что ваш муж – человек, совершивший инцест с собственной матерью? Инцест – это самое отвратительное и самое запретное из преступлений. Эдип за такое был свергнут с престола, ослеплен и изгнан из города! – Джервейз с трудом перевел дух и хриплым шепотом добавил: – Это больше, чем преступление, это мерзость. Ничто и никогда не может освободить от этого греха.

Его мучительная исповедь поразила Диану до глубины души. Она не хотела верить, что мать способна сделать такое с сыном, что мужчина, которого она любила, бо́льшую часть своей жизни прожил с такой болью в душе и с таким позором. Неужели такое возможно? Увы, невыносимая правда была в каждой черте его искаженного мукой лица.

Повинуясь инстинктивному желанию его утешить, Диана воскликнула:

– Джервейз, это не ваша вина! Она была взрослой женщиной, а вы – почти ребенком! Это ужасно, что мать могла так поступить со своим сыном, но вы не становитесь хуже от того, что стали ее жертвой. Не позволяйте гневу разрушить вашу жизнь! И не наказывайте меня за грех вашей матери! – добавила Диана с мольбой в голосе.

Тут взгляды их встретились. Он стоял всего лишь в футе от нее, и Диана чувствовала тепло его тела.

– Возможно, в тринадцать лет это был не столько мой грех, сколько грех против меня, – проговорил виконт. – Но как же быть с тем обстоятельством, что я гораздо больше ее сын, чем сын моего отца? – Губы Джервейза исказились в жуткой гримасе. – Мой отец был совершенно сухим и бесчувственным, а я унаследовал страстную и распутную натуру матери. И, увы, я не лучше, чем была она. Уж кому, как не вам, знать, на что я способен. Я пытался себя контролировать, растрачивать свою страсть там, где она никому не причинит вреда, пытался искупать свои грехи, и… – Помолчав, он с отчаянием в голосе добавил: – Я старался верить, что не хуже других, но несмотря на все, я не способен укрыться от правды. Я так порочен, что у меня нет надежды на искупление.