Меня сожгут из мести — вот и все. Но они говорят, что причиной всему то, что я ведьма. Меня убьют из-за того, что я ведьма, — по крайней мере, так утверждают горожане.

— Кого вы сожжете?

— Каргу. Ведьму.

Оно всегда пыталось убить меня, это слово.

Мне недолго осталось, сэр. Уже недолго.

Завтра меня выведут отсюда. Поднимут, свяжут руки за столбом и затянут веревку вокруг шеи, чтобы удержала меня, не дала скорчиться, сползти вниз и ускорить смерть — а кто знает, такое возможно? Я могу шипеть и кричать: «Что же это за мир, где с людьми поступают так?» Но я не скажу этого. Я не стану умирать, думая о темной стороне жизни или о боли.

Сэр? Мистер Лесли?

Со мной было тяжело? Вам было трудно приходить ко мне каждый день? Я надеюсь, что нет; очень сильно надеюсь, что вы не напрасно терпели колченогий табурет и бесконечное кап-кап-кап, и еще надеюсь, что я помогла вам в том, что вы называете своим делом. Я никогда не любила королей. Мое сердце говорит, что прольется еще больше крови — намного больше — во имя Якова, и надеюсь, что я ошибаюсь, надеюсь, что эта кровь не ваша. Будьте осторожны! Не берите в руки меча. Сражайтесь только пером и чернилами.

А правда… Поведайте миру правду. Расскажите мою историю, когда меня не станет. Скажите: «Ведьма? Чертова женушка? Она не была ни тем ни другим…» Сделайте все, что сможете! Пожалуйста! Потому что единственные, кто знал меня, кто делил похлебку и пел со мной, были горцы, а кто поверит их словам? Я знаю, что слухи будут витать, как привидения, — слухи о моей порочности и колдовстве. Я знаю, что некоторые будут креститься, услышав мое имя. Но вы не бойтесь шептать мое имя хоть иногда. Потому что, когда мы говорим об умерших, это если не оживляет их, то хотя бы делает менее мертвыми.

Я вручаю вам свою историю. Передаю ее сквозь решетку.

Отправляйтесь в Аппин, сэр. Поезжайте на север, вдоль берега. И в пещерах и хибарках вы найдете Макдоналдов. Поговорите с ними, и они расскажут вам больше.

Спокойна? Нет. Но Кора ждет, а я скучаю по ней. Я постараюсь сделать так, чтобы она гордилась мной, я не закричу, когда буду гореть, и не стану сжимать ступни, когда огонь доберется до кожи между пальцами.

«Выносливая, сильная Корраг» — не такой ли я была всегда? Я должна быть такой и теперь. Я должна быть крепче, чем когда-либо, и смотреть вдаль поверх домов и озер, сквозь голые деревья, и думать: «Я готова» и «Я не жалею». Потому что видеть всю эту красоту, к которой меня привело слово «ведьма», и думать: «Он жив, он жив», — это ли не счастье? Разве не благословенна я, что прожила такую вольную жизнь? Сердце говорило, и я слышала его. Я не сдерживала песню сердца. Я доверяла себе и верила в добро — отчего бы нам не верить в него? Если крошечное семечко может со временем стать деревом, если птицы знают, где оставили старые гнезда, и если кобыла понимает слова «северо-запад» и «вперед», и если луна тянет и толкает серебряное море, — то не стоит ли нам хранить в себе эту веру? Я думаю, да. Я всегда так думала. Никогда не хотела быть собой — дурехой-нескладехой, — но я знала, что не изменю себя, и старалась быть доброй и любить мир, напоенный ветром, и теперь даже важный священник с пряжками на туфлях может сидеть передо мной и улыбаться. Взгляните на нас! Вы и я! Вы когда-нибудь могли себе такое представить? Я о подобном даже и не мечтала. Кора никогда не думала о таком.