— Боже, — говорит мой спутник, глядя вверх из-под края шляпы, с которого капает вода. — Боюсь, ваш тюрбан испортится. Я не подумал взять зонтик.

— Я их не выношу, — весело говорю я.

Мы ныряем в таверну «Черный орел» и ждем, пока потоп стихнет. В таверне шумно, она полна дыма и запахов, но я привлекаю внимание, и воцаряется тяжелая тишина.

Потом кто-то выкрикивает:

— Господи, ну и чудище!

Раздается общий смех и улюлюканье.

— Настоящий или крашеный?

— Нам тут черномазые ни к чему!

— Эй, Отелло, ступай обратно на сцену!

Мистер Эшмол в ужасе.

— Мистер Нус-Нус, от всей души прошу прощения за грубость своих соотечественников. Пожалуй, лучше отважимся выйти под дождь.

Мы идем к выходу, когда меня хватают за руку.

— Эй, Мустафа, напомни хозяйке, что она все еще должна мне восемьдесят фунтов с игры!

Я оборачиваюсь и смотрю на говорящего: богато одетый, но беспутный молодой человек с плохо подстриженной редкой бородкой.

— Я не Мустафа.

Он морщится в растерянности.

— Не может же быть двоих одного размера и оттенка. Просто скажи ей, понял? Скажи, что мистер Джейкс ей кланялся и напоминал о долге. Я ведь увижу ее на премьере «Городской наследницы»?

На улице все еще хлещет дождь, словно бичом. Мистер Эшмол берет меня под руку и быстро ведет прочь, неодобрительно цокая.

— Театральный народ, отвратительное племя. А раньше здесь было так приятно.

Мы сворачиваем направо, на Флит-стрит, переходим ее и вступаем на улицу, по обеим сторонам застроенную высокими домами. В конце улицы виднеется река, ползущая мимо, точно огромная змея. Через несколько ярдов мистер Эшмол поворачивает направо в узкий переулок, и мы поднимаемся на крыльцо к двери, на которой висит бронзовый молоток в виде львиной головы. Нас впускает румяный мужчина в очках на шнурке — за стеклами глаза его кажутся большими и погруженными в воду, как рыбки в сосуде.