— Элиас! — восклицает он. — Уже вернулись?

— Надеюсь, мы не прервали никакой важный опыт?

— Я как раз подвергал трансмутации воду и сушеные листья, желая получить пригодное для возлияния питье, — улыбаясь, говорит мистер Дрейкотт. — Может быть, вы и ваш гость выпьете со мной по чашке чая?

Он ведет нас в темный кабинет, где над маленьким огнем подвешен на крюке чайник. Комната черна от сажи, усыпана бумагами и книгами: сложно понять, куда сесть, особенно в белой одежде, поэтому я по-африкански опускаюсь на корточки.

Мы пьем английский чай (горькое, омерзительное пойло), и мой спутник объясняет, что у меня раскололся зуб, его нужно починить. Хозяин радостно потирает руки.

— Пациент? Превосходно!

— Боюсь, бесплатный, Натаниэль. Окажите мне любезность, если вас это не затруднит.

Я вижу, как у мистера Дрейкотта вытягивается лицо.

— У меня есть деньги, — поспешно говорю я, но он качает головой.

— Нет-нет, я не могу взять деньги с друга мистера Эшмола: всем, что у меня есть, я обязан ему, в том числе и этим домом.

— Глупости, дорогой Натаниэль: эта лаборатория — наше общее предприятие; где бы еще я смог осуществлять свои опыты?

По шаткой деревянной лестнице мы спускаемся в длинный подвал с низким потолком. По обеим стенам идут полки. На полках — стопки книг и бумаг, и множество бутылок и горшков с этикетками, как в аптечной лавке. Наклонившись, я читаю: «плоть гадюки», «гоанские камни», «hiera picra», «паучий шелк» и почти жду, что наткнусь на банку мышиных ресниц или драконьих зубов — это похоже на товар сиди Кабура. У одной стены стоит большая цилиндрическая печь, угли внутри мерцают красным, а возле печи на полу громоздятся темные кучи шлама, порошков и золы. В комнате сумрачно, пахнет серой; на столах расставлены сосуды и тигли, реторты и плавильные котлы, ступки и пестики, запачканные различными веществами. На одном столе расположилось целое собрание банок с личинками и зародышами животных; к доске приколот грызун, жизненно важными органами и скелетом наружу. Я вспоминаю тайный покой Зиданы, и волосы у меня на затылке встают дыбом.

— Может быть, мне лучше сходить с этим зубом к хирургу, пусть просто вырвут.

— Глупости, друг мой: нет нужды отдавать себя на растерзание варварам со щипцами и рычагами. У Натаниэля есть чудесная амальгама, которая проникает в любую дырочку и трещину и становится твердой как камень.

Решившись произнести вслух то, о чем думаю, я спрашиваю:

— Сэр, вы — алхимик?

— Я предпочитаю называть себя естественным философом, — весело отвечает Натаниэль. — Усердно изучающим скрытые законы вселенной.