Он шлепнул по столу бумагами, которые держал в руках, и поднял голову.

– Боже мой, Георгина! Я действительно проявлял много понимания в том, что после смерти отца тебе требуется время и покой. Но когда-то ты должна выбраться из своей раковины и предстать перед действительностью! Я разрываюсь в фирме каждый день, чтобы извлечь из благоприятной ситуации как можно больше и чтобы никогда никакой кризис не смог поставить нас на колени. А вдобавок ко всему на меня наседает еще твой кузен из-за своей доли. Я не могу взять на себя заботы еще и о доме и о Джо. Неужто и впрямь было бы слишком большим требованием, чтобы ты хоть раз отодвинула собственные удовольствия на второй план?

Георгина стряхнула с себя его слова и его обозленный тон, как зимородок стряхивает воду с перьев, и прикрыла дверь.

– Мне надо с тобой поговорить.

В комнате повисло молчание. Только дождь с улицы что-то нашептывал тысячью своих языков.

Лампы, которые Пол зажигал в последние несколько часов, давали лишь слабый свет, предоставляя тени большую часть комнаты.

– Боже правый, – пробормотал в какой-то момент Пол, сидя в шезлонге расставив ноги.

Он тер себе лицо, из которого ушли последние краски, прежде чем его взгляд снова погрузился в янтарную глубину его стакана; стакан был уже не первый за этот вечер. Окурки сигар лежали в пепельнице как дохлые жуки; он выкуривал их одну за другой.

– И нет никаких сомнений?

– Когда это знаешь, то уже видно. – Улыбка Георгины казалась раненой. – Мой нос. Разрез глаз. У меня такие же глаза, как у Семпаки. Только у меня синие.

Подобрав под себя ноги в кресле, она чуть отпила из стакана и поставила его себе на ладонь, запрокинула голову.

– Теперь многое обретает смысл, – медленно проговорила она. – Почему Семпака всегда питала ко мне такое отвращение. Почему отец после смерти моей… ма… мамы… так изменился и в какой-то момент вообще отослал меня. Должно быть, я каждый день, каждый час напоминала ему о его неверности. О его вине перед умершей женой.

Некоторое время был слышен лишь стук и плеск дождя. Раскаты далекого грома. Потрескивание фитиля лампы.

– Не следует никому говорить об этом, – хрипло прошептал Пол. – Прежде всего ради детей.

Давно миновали те времена, когда Уильям Реншоу Джордж, годами работавший бухгалтером на несколько торговых предприятий до того, как уйти в газету, мог ни от кого не прятать свою незаконнорожденную малайскую дочь.

Пол протянул к ней руку, но на полдороге опустил ее и потер себе колено. Георгина сглотнула и на мгновение прикрыла веки.

– Я не обижусь, если при таких обстоятельствах ты пожелаешь развода, – ответила она. – Насчет фирмы мы наверняка как-нибудь договоримся.