— Она всегда стояла между нами.

— Его гончие стояли между вами. Его лошади. Он лошадей в стойле и соколов в клетке любил больше, чем тебя. Ты бы всех от ревности поубивала — и гончих, и лошадь, и сокола. Ты дурная женщина, Джейн, и я тебя использовал, как используют шматок грязной земли. Но больше мне эта дура, Екатерина, не нужна, и ты мне тоже ни к чему. Можешь ей посоветовать — пусть сама себя спасает. А ты — как тебе угодно, давай показания в ее защиту или обвиняй, мне все равно.

Я попыталась взглянуть ему в глаза.

— Со мной так легко не разделаешься. Я не комок грязи под ногами. Я ваша союзница. Выступите против меня — пожалеете. Я немало ваших секретов знаю. Хватит, чтобы послать на плаху и ее, и вас в придачу. Я ее уничтожу, но и вас вместе с ней. — Ярость мешает мне говорить. — Отправлю ее на эшафот и всех и каждого из Говардов вместе с ней. Даже если сама погибну.

Он рассмеялся, но теперь потише, гнев уже улетучился.

— С ней дело кончено. Королю она больше не нужна, и я с ней покончил. А себя сумею спасти, не беспокойся. Вот тебе-то не уцелеть, погибнешь вместе с этой шлюшкой. Дважды один и тот же трюк не удается.

— Я расскажу архиепископу о Калпепере. — Придется пустить в дело угрозы. — Расскажу, как вы это затевали, как хотели, чтобы они стали любовниками. Как приказали мне их свести.

— Можешь говорить что хочешь, — отмахнулся он от моих слов. — Доказательств-то нет. Один-единственный человек им помогал, впускал любовника в покои королевы. Ты сама. Что ни говори, только свою вину докажешь. Наказанием тебе будет смерть, и, Бог свидетель, меня это ничуть не расстроит.

Я закричала в ужасе, упала на колени, обхватила его ноги.

— Не произносите таких страшных слов, я вам верно служила. Долгие годы верой и правдой. Была вашей самой верной помощницей и никакой награды не получила. Помогите мне. Пусть она умрет, и Калпепер вместе с ней, но меня спасите, защитите меня.

Герцог брезгливым движением, будто отбрасывая липкие, противные клубки водорослей, оторвал от себя мои руки.

— Нет-нет, — равнодушно проговорил он. — Нет. Ее уже не спасти, а ради тебя я и пальцем не шевельну. Без тебя в мире станет лучше, Джейн Болейн, о твоей смерти никто не пожалеет.

— Я ваша, — гляжу на него снизу вверх, не осмеливаясь снова коснуться его колен, а он уже пошел к двери, сейчас постучит часовому, чтобы его выпустили, тому самому часовому, что прежде никого не впускал, а теперь стоит там, чтобы нас не выпускать. — Я ваша. Сердцем и душой. Я вас люблю.

— Ты мне ни к чему. Никому ты не нужна. Ты уже обещала одному мужчине свою любовь, и где он теперь — мертв. Ты мне омерзительна, Джейн Болейн, по мне, пусть палач закончит начатое дьяволом дело. — Он помедлил у дверей, будто ему в голову пришла новая мысль. — Неплохо, если бы тебя обезглавили на зеленой лужайке Тауэра, там, где казнили Анну. Право, неплохая идея. Наверно, и она, и ее драгоценный братец хохочут сейчас в аду, поджидая тебя.