Я все еще слышу этот шепот: «Ты такая красотка». А теперь его казнили, отрубили хорошенькую голову, а я, может, все еще и красотка, только у меня даже зеркала нет, чтобы в этом убедиться.

Конечно, я скажу сейчас глупость, но больше всего меня изумляет, как все быстро изменилось, за такой короткий срок. В прошлом году на Рождество я была юной новобрачной, молоденькой королевой, прекраснее которой нет на белом свете, а год спустя я в такой беде, хуже какой не придумаешь, гаже какой не бывает. Мне кажется, я обрела истинную мудрость в страдании. Я больше не глупая девчонка, я зрелая женщина. Если бы мне позволили снова стать королевой, я была бы очень хорошей королевой. И женщиной очень хорошей. Моя единственная любовь, Томас, мертв, значит, мне ничего не остается, как хранить верность королю.

Невыносимо — Томаса казнили из-за меня. Просто не понимаю, как это так — его больше нет. Раньше я никогда о смерти не думала. Представить себе не могу, что больше его не увижу, по крайней мере в этой жизни. Даже хочется верить в небеса, в то, что там встречу его снова и мы опять будем любить друг дружку, а мужа у меня не будет.

Уверена, когда меня выпустят, все поймут, какой я стала хорошей. Меня не судили, как Томаса, не пытали. Но я так страдаю! Вспоминать о нем, о нашей любви ужасно грустно, ведь он из-за нее жизни лишился. Пытался сохранить нашу тайну, беспокоился обо мне. Мне его страшно не хватает. Я его все равно люблю, хотя он и умер и не может больше меня любить. Как я тоскую о нем! Любая молоденькая девушка так бы тосковала, лишись она возлюбленного всего лишь через пару месяцев после начала романа. Мне все кажется, я скоро его увижу, а потом вспоминаю — нет, уже никогда. Сердце просто разрывается, я даже не думала, что могу так страдать.

Одно только хорошо, некому против меня давать показания, коли оба — и Томас, и Фрэнсис — мертвы. Только они знали, как обстоят дела, но теперь-то ни словечка не скажут. Значит, король скоро прикажет меня выпустить. Наверно, к Новому году. Пошлют меня жить в какую-нибудь мерзкую дыру. А вдруг король меня простит — теперь, когда Томаса казнили. Позволит быть его сестрой, как королеве Анне. Тогда мне разрешат бывать при дворе и летом, и на Рождество. Может быть, к следующему Рождеству я снова буду счастлива. Может, к следующему Рождеству у меня будет полно подарков и я стану вспоминать сегодняшний грустный день и посмеиваться над собой — какая я была глупая, думала, жизнь моя уже кончена.

Как долго тянутся дни, рассветает поздно, темнеет рано. Юность проходит зазря в этой унылой дыре. Мне уж скоро семнадцать, совсем старуха. Ужас. Приходится уже какую неделю торчать здесь. Я считаю дни, процарапываю ногтем отметки на стенке у окна. Столько уже царапинок, кажется, я здесь целую вечность. Иногда я нарочно пропускаю день, пусть кажется, что меньше времени прошло. Но из-за этого я все время сбиваюсь в счете, досадно. Глупо же не знать, сколько дней я уже тут мучаюсь. Но иногда мне даже знать не хочется. Вдруг он решит держать меня взаперти еще много-много лет? Нет, ни за что! Надеюсь, король отпразднует Рождество в Уайтхолле, а потом, после карнавала на двенадцатую ночь прикажет меня выпустить. И я даже не буду знать заранее, когда ждать двенадцатой ночи, потому что сама напутала со счетом. Иногда мне кажется, бабушка была права, я просто дурочка. Одно расстройство про это думать.