Джон Ди улыбнулся, как будто услышал от епископа что-то смешное.

— Она хоть понимает, кто такие еретики? Блаженные — они жалостливые. Она бы и брошенного котенка пожалела, и птицу с перебитой лапой, — смеясь, сказал он. — На то она и блаженная, чтобы молоть разную чушь и задавать вопросы, которые разумный человек задавать не будет. Иногда это бывает забавно, иногда выходит явная чушь. Но это право блаженных — изрекать разную чушь. Как говорят, у них котелок варит не в ту сторону. А вот во дворец стоило бы отправить весьма строгое письмо и потребовать, чтобы впредь нас не отрывали по пустякам. И пусть у слуг своих отобьют охоту к ложным доносам. В самом деле, неплохо бы всыпать какой-нибудь красотке дюжину ударов кнутом, чтобы в следующий раз думала. Мы выискиваем врагов веры, а нам подсовывают придурковатых девчонок!

— Так что, отпускаем ее? — спросил епископ, все еще сомневаясь.

— Прошу вас, подпишите здесь, — сказал ему Джон Ди, подвигая бумагу. — Вытолкаем ее на улицу и займемся серьезной работой. Допрашивая дураков, недолго и самим поглупеть.

Я затаила дыхание.

Епископ подписал.

— Выведешь ее на улицу, — равнодушным тоном приказал стражнику Джон Ди.

Затем он повернулся ко мне лицом.

— Ханна Верде, известная также как шутиха Ханна, мы освобождаем тебя от обвинения в ереси и соответствующего допроса. Ты найдена оговоренной по злобе и потому невиновной. Это, надеюсь, тебе понятно?

— Да, сэр, — едва слышно ответила я.

— Отведи ее к выходу, — сказал тюремщику Джон Ди.

Я еле-еле поднялась со стула. Ноги по-прежнему отказывались меня держать. Стражник снова обнял меня за талию и повел к выходу.

— Женщины в моей камере, — тихо сказала я Джону Ди. — Одна при смерти, у другой вырваны ногти.

Джон Ди буквально покатился со смеху, будто я рассказала ему какую-нибудь пикантную непристойную шутку. К моему удивлению, епископ Боннер тоже захохотал.

— Ну что, ваша светлость, убедились? Странно, что она еще не спросила, почему здесь крыс плохо кормят.

— Нет, это просто бесценный подарок для королевы, — не мог успокоиться епископ Боннер. — Нет ли у тебя еще каких-нибудь пожеланий, блаженная? Завтраком довольна? Постелька не была жесткой?

Я посмотрела на раскрасневшуюся, гогочущую физиономию епископа, затем на подмигивающего мне писаря и покачала головой. Потом я поклонилась епископу и тому человеку, знакомством с которым когда-то гордилась, и оставила их заниматься важным делом: допрашивать и отправлять на костер ни в чем не повинных людей.

Я не знала, как мне вернуться в Гринвич. Когда меня грубо вытолкнули на грязную улицу, я еще некоторое время очумело бродила по задворкам собора Святого Павла, пока не отошла на более или менее безопасное расстояние от страшной колокольни, в которой провела ночь. У меня до сих пор подкашивались ноги. Чувствуя, что дальше идти не в силах, я села на крыльце первого попавшегося дома, словно бездомная нищенка. Вдобавок меня била дрожь. Хозяин дома выскочил на крыльцо и прогнал меня, заявив, что ему только не хватает чумных бродяг. Я молча побрела к другому дому. Кажется, в нем никто не жил. Я плюхнулась на крыльцо и закрыла глаза.