Мне было страшно идти с ней по темным улицам в сторону дворца Капулетти… Я гулял вечерами в мужской компании, и встречались нам на ночных улицах женщины, которые точно могли за себя постоять. А она… она была другая. И я чувствовал за нее полную ответственность.

– Как вы выбрались из дому? – спросил я.

Она высвободила из-под плаща одну руку, но я поспешно запрятал ее обратно: руки тоже выдавали ее.

– Я подождала, пока торговцы не начали выгружать провизию на кухне, – сказала она. – Было уже почти темно, все домашние сами не свои из-за завтрашних похорон. Никто и не заметил моего исчезновения.

– Попасть обратно будет труднее, – вздохнул я. – Вы же не умеете лазить по стенам, да если бы и умели – вам все равно не пробраться на ваш балкон.

– Я смогу, – возразила она. – Я не слабая!

– Простите, но я не думаю, что ваши занятия рукоделием в достаточной мере подготовили вас к…

– Я езжу верхом! – запальчиво ответила она. – На охоту. Я даже участвовала в охоте на вепря. Мой отец…

Подобные удовольствия были прерогативой мужчин, и я удивился, что Капулетти так много позволяют своим девицам, но потом я вспомнил, что ее отец умер, как и мой. Только в отличие от меня, она своего отца все-таки помнила. И это он, вероятно, вложил ей в голову такие необычные взгляды на жизнь. Она была права – слабой ее назвать никак было нельзя, раз она не дрогнула перед разъяренным загнанным вепрем.

– Что ж, истребительница вепрей, – сказал я, – тогда давайте попытаемся.

Она была намного сильнее, чем я думал, невероятно сильна для молодой дамы, сидящей дома. Я даже подумал, уж не занимается ли она втайне от всех гимнастикой, чтобы укрепить мышцы рук и ног? Может быть, отец и этому учил ее, чтобы потом пойти вместе с ней на медведя? Конечно, она не смогла подняться по стене быстрее меня, но, когда я залез наверх первым и протянул ей руку, она подтянулась с большим знанием дела.

– Осторожнее, – предупредил я ее шепотом, когда мы подобрались к самому верху стены Капулетти. – Здесь…

– Я знаю, – прошипела она немного раздраженно, а я улыбнулся ей сверху вниз и предложил ей руку.

Когда она оказалась рядом со мной в том единственном, покрытом плющом уголке, где не было отравленных лезвий, то лишь слегка пошатывалась от усталости. Я занял устойчивую позицию, взял ее за руки и медленно спустил вниз, на землю, в дальнем темном уголке сада.

– Сумеете залезть на свой балкон? – спросил я ее шепотом, и она посмотрела наверх – в лунном свете лицо ее казалось холодным и спокойным – и кивнула.

Я попытался придумать что-нибудь на прощание, что-нибудь другое, не то, что рвалось у меня с языка, – и не нашел ничего лучшего, чем довольно сухое и безличное: