– А о чем мне думать? – подняла я на него голову, улыбаясь.

– Обо мне, – ничуть не растерялся Тропинин.

И мы направились в сторону отеля и еще часа два провели на улице, разговаривая, целуясь – теперь уже почти целомудренно, делясь переживаниями и даже убегая друг от друга, явно при этом смущая прохожих.

В отеле на меня как-то странно глянула девушка-администратор: сначала я жила с Нинкой, теперь – с парнем, от которого не могу отлипнуть, но, естественно, ничего не сказала, улыбнулась профессионально и пожелала доброй ночи.

– Устала, детка? – спросил меня Антон, когда мы стояли в холле, ожидая лифт.

– Совсем нет, – покачала я головой и сжала его ладонь. – Боже, как же я рада, что ты приехал. Ты загордишься, но сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни. Но у тебя не начнутся проблемы, что ты уехал?

– У меня начнутся проблемы, если я долго не буду видеть тебя, – сказали мне в ответ.

Створки перед нами раскрылись, и мы шагнули в пустой лифт.

Лифт, однако, как-то по-особенному действовал на нас. Оказавшись вдвоем, мы вновь потянулись друг к другу, и белое солнце, как оказалось, еще не опустилось за горизонт; оно поднималось все выше и выше, мне становилось все жарче и жарче. С этим же жаром я целовала Антона и сильно сжимала пальцы на его плечах.

Когда до нашего этажа оставалось совсем чуть-чуть, Антон вдруг, убрав руку с моего затылка, нажал на стоп, лифт послушно замер, и вновь прильнул к моим губам. Он прижал меня к стене, придерживая одной рукой, потому как от переизбытка эмоций и чувств у меня начала кружиться голова, а второй требовательно касаясь лица, шеи, плеч, опуская руку ниже, словно проверяя – сдамся ли? При этом он целовался так, что хотелось кричать от умопомрачения: это, наверное, был самый наполненный наш поцелуй, самый рванный, когда только от простых прикосновений губ к губам сносило башню – напрочь. И каждое новое прикосновение порождало желание прикосновений новых, еще более чувственных, еще более неистовых, еще более жарких.

Свет внутри разгорался все ярче.

Нежность передала эстафету чему-то более глубокому.

И мне казалось, что если раньше я ходила по воде, стояла в ней по пояс, то теперь на меня накатывала одна бархатная волна за другой, и морская пена омывала лицо.

Я не знаю, сколько мы пробыли в лифте. Минуту или час.

– Антош, – прошептала я.

– Что? – он замер. В тот момент мне показалось, что он испугался, подумав, что сделал что-то не так.

– Пора идти, – прошептала я, грея замерзшие руки под его расстегнутой кожаной курткой, и он вновь нажал на кнопку.