– Ты мучишь маму, мучишь меня, а теперь еще и Айрис. – Я повысила голос: – Что ты ей сказал? Ах да… – Я вздернула подбородок, скорчила раздраженную гримасу, как Джон на парковке. – «Надевай это долбаное платье и не веди себя, как мелкая сучка».

– Довольно.

– Так говорят мучители. А еще они говорят: «Ты ничтожество, ты ужасная мать, и зачем только я из-за тебя развелся с женой».

– Мы едем домой, – процедил Джон. – Одевайся.

Я шарахнулась от него, помахала рукой застывшим в дверях женщинам и снова изобразила Джона – скрестила руки на груди и уставилась на маминых подруг, как на пустое место.

– А вы напились, ни с кем не считаетесь и ведете себя так, словно это ваш праздник, – сказала я. – Ему стыдно за вас перед другими гостями, вас вообще никто не приглашал.

Джон вдруг побледнел, его прошиб пот.

– Довольно. Хватит пороть чушь. Замолчи немедленно.

Но меня несло:

– Ты мучитель, – сказала я. – Мучитель, мучаешь людей. – Брось ему это в лицо. Скажи ему, кто он есть. «Мучитель, мучитель, мучитель», – снова и снова повторяла я. Это была чистая правда. Для Джона же это слово, наверное, звучало как белый шум. Мучитель, мучитель, мучитель. И все-таки он бесился. Так Румпельштильцхен, услышав из уст принцессы свое настоящее имя, в ярости разрывает себя пополам.

– Заткнись, Александра, черт бы тебя подрал!

Гости зашевелились – теперь все взгляды обратились на Джона. Так косяк рыбы нежданно-негаданно поворачивает в реке.

– Она едет домой, – отмахнулся Джон.

И тут вдруг раздался голос:

– Ты и правда говнюк.

Вперед вышла юная красавица Моника в нарядном платье.

– Не смей ее обижать!

– А ты не лезь, – огрызнулся Джон. – Ты тут вообще ни при чем.

– Еще как при чем. – Моника подняла бокал. – Ты ведь и со мной обошелся как говнюк.