– Вот теперь ты действительно несешь полную чушь.

Я тяжело вздохнул.

– Знаешь, старина, ты должен дать себе шанс.

У Коннора округлились глаза.

– Я? Должен дать себе шанс?

– Дело в том, – быстро сказал я, – что я бы высосал из нее счастье, пытаясь справиться с собой. И в конце концов любовные письма – это просто слова на бумаге. На них одних не проживешь.

– Нет?

– Нет.

Коннор поднял на меня глаза.

– Мы играли с ее сердцем. Когда она узнает, то возненавидит нас обоих.

– Она не должна узнать.

– Ты ждешь, что я просто сделаю вид, будто ничего не случилось, и буду с ней, зная, что ты ее любишь?

– Я не…

– Уэс, ради бога! – вскричал Коннор сквозь зубы.

– Ты же сам сказал, – напомнил я. – Она нас возненавидит. Это разобьет ей сердце. Хочешь так с ней поступить? Ради чего? Чтобы я мог уничтожить то, что останется?

Коннор машинально крутил в руках бутылку.

– Я не хочу причинять ей боль.

– Так не причиняй. – Я наклонился над столом. – Слишком поздно рассказывать ей правду, и это моя вина. Прости, что я… увлекся. Мне так жаль. Но через десять дней мы уезжаем, нас отправят на линию фронта на год, а может, и больше. Она и так напугана из-за этого, не нужно мучить ее еще больше. Я далеко зашел, но я это сделал ради тебя и ради нее, чтобы дать ей все, что не могу дать ей сам.

«Все лучшее, что есть у нас обоих».

Коннор медленно сел обратно на стул.