Сердце Эльфриды забилось, как пойманная птица.

Найт был поражен.

– Что ж, это уму непостижимо, – тихонько пробормотал он, и сказал громче: – А он знает, что я гощу в этих краях?

– Я не могу сказать с определенностью, сэр, если правду молвить, – отвечал Джон, не желая никаким боком оказаться втянутым в запутанную историю, о коей он больше догадывался, чем знал точно.

– Не сочтет ли это вторжением семья усопшей, если мы спустимся в склеп?

– Ох, Господь с вами, сэр, конечно нет; целые толпища народу спускались туда. Он оставлен открытым специально.

– Мы идем вниз, Эльфрида.

– Боюсь, там воздух спертый, – сказала она с подкупающей мольбой.

– Ох, нет, мисс, – сказал Джон. – Мы побелили известкой[149]стены и арки в тот день, как склеп открыли, как мы всегда и делаем, и снова побелили их известкой утром до похорон; и воздух там такой же приятный, как в житнице.

– Тогда я хотел бы, чтобы вы сопровождали меня, Эльфи, как-никак, вы и сами происходите из этой семьи.

– Мне не по душе идти туда, где смерть представлена столь выразительно. Я побуду с лошадьми, пока вы все осмотрите там, – они могут забрести куда-нибудь.

– Что за вздор! Я и помыслить не мог, что ваши чувства столь неустойчивы, что их может так легко привести в расстройство несколько свидетельств нашей бренности, но оставайтесь здесь непременно, если вы так напуганы.

– Ох, нет, я не напугана, не говори так.

Она с несчастным видом подала ему руку, думая о том, что, возможно, разоблачение может произойти с тем же успехом как сразу, так и десять минут спустя, ибо Стефан конечно же проводил бы своего друга до лошади.

Сначала мрак склепа, что освещался только парой свечей, был слишком густым, чтобы позволить их глазам различить что-то определенное; но, пройдя немного вперед, Найт рассмотрел перед темными домовинами, вытянувшимися вдоль стен, молодого человека, который стоял и делал записи в блокноте для рисования.

Найт сказал лишь одно: «Стефан!»

Стефан Смит, не будучи в том же абсолютном неведении относительно Найтова местопребывания, как Найт был относительно его, в тот же миг узнал своего друга и превосходно видел силуэт красавицы, что стояла за его спиной.

Стефан прошел вперед и пожал ему руку, ни слова не говоря.

– Почему ты не писал мне, мой мальчик? – спросил Найт, никак не обозначив для Стефана присутствие Эльфриды. Для эссеиста Смит по-прежнему остался деревенским мальчиком, которому он покровительствовал и о котором заботился – одним словом, тем, с кем формально знакомить леди, помолвленную с ним самим, казалось Найту неуместным и абсурдным.