Первые сырые идеи, относящиеся ко всевозможным занятиям, были в общих чертах намечены на разных страницах. Были скопированные древности, фрагменты индийских колонн, колоссальных статуй и заморских орнаментов из храмов Элефанты[230] и Канхери[231] были беспечно вписаны в очертания современных дверей, окон, крыш, кухонных плит и домашней мебели – короче говоря, там было все, что попадало в поле зрения практикующего архитектора, который путешествует, подмечая все вокруг. Среди этих набросков время от времени попадались примерные очерки мотивов средневекового искусства для резного орнамента или озарения: головы мадонн, святых и пророков.

Стефан не был искусным рисовальщиком по призванию, но он передавал на бумаге силуэты человеческих фигур с точностью и мастерством. Повсюду в их многочисленных повторениях и в очертаниях лиственного орнамента Найт стал замечать одну особенность. Все женские святые имели одни и те же черты. Встречались большие нимбы и маленькие нимбы, что венчали их опущенные головки, но лицо было всегда одним и тем же. Этот профиль – как хорошо Найту был знаком этот профиль!

Если бы это был всего один набросок знакомых черт, он бы не придал этому значения, сочтя сходство случайным, но его постоянное повторение значило гораздо больше. Найт по-новому оценил торопливые слова Смита, которые вырвались у последнего этим утром, и просматривал наброски снова и снова.

Когда молодой человек вошел, Найт спросил у него с очевидным волнением:

– Стефан, для чего вот это предназначалось?

Стефан заглянул в блокнот для рисования с явным безразличием:

– Святые и ангелы – наброски, которые я делал в минуты досуга. Они были задуманы как рисунки для витражей английской церкви.

– Но кого ты идеализировал в этом образе женщины, что проступает сквозь облик всех твоих мадонн?

– Никого.

И затем в голове Стефана вихрем пронеслась мысль, и он поднял глаза на своего друга.

Правда заключалась в том, что Стефан придавал линиям женских святых черты Эльфриды настолько бессознательно, что сперва не понял, какой оборот приняли мысли его собеседника. Рука, как и человеческий язык, легко овладевает трюком повторения любимого образа наизусть, вовсе не прибегая к помощи рассудка; и это-то здесь и явилось причиной. Молодые люди, которые не умеют писать стихов о своей любви, обычно делают ее портретные зарисовки, и в первые дни своей привязанности Смит никогда не уставал делать наброски с Эльфриды. Модель, вдохновившая наброски Стефана, теперь положила начало тому, чтобы миром уладилось множество вопросов. Найт узнал ее. Возможность обменяться впечатлениями появилась нежданно-негаданно.