В то время как моя система перезагружалась, Дженсен отошел на шаг, попросил мужчину, собирающегося занять соседнее кресло, поменяться местами и сел рядом со мной.
Слава богу, я сидела. И не держала в руках упаковку яиц.
– Что… – договорить вопрос я не смогла из-за внезапно сжавшегося горла.
– Привет, – снова, еле дыша, произнес Дженсен.
Когда он сглотнул, мой взгляд переместился к его шее. Воротничок его рубашки был расстегнут. И ни пиджака, ни галстука. А когда я заметила его пульс на горле, мне внезапно стало очень жарко.
Я посмотрела на его лицо, и это было словно пробежаться по самым любимым связанным с ним воспоминаниям. Вспомнила крохотный шрам под левым глазом. Одну веснушку на правой скуле. Вспомнила, как его резец самую малость заходил на соседний зуб, что делало его идеальную улыбку более человеческой. Все эти мелкие недостатки лишали Дженсена совершенства, при этом превращая его лицо в самое любимое на свете.
А когда наши глаза встретились, вспыхнуло оно: невероятное по силе влечение.
Оно всегда между нами было, я же не придумала?
Но потом я предположила, возможно, с опозданием, что к такому мужчине, как Дженсен, будет тянуть любую женщину. Ну, то есть…
Что, собственно, я сама и сделала. Он надел не костюмные брюки, а черные джинсы, плотно сидящие на мускулистых бедрах, и темно-зеленые кроссовки Адидас… Шестеренки в моем мозгу запнулись, потому что такой повседневный вид для него – редкость, а через секунду снова завертелись, пытаясь понять, что он
– Привет… – я покачала головой, потом брякнула: – Я тебе так и не перезвонила, – слова позвучали как-то обрывочно, словно оторванные куски бумаги. – О боже! Ты был
– Да, – ответил он, а потом слегка нахмурился. – И да, не перезвонила. А почему?