– Поль, я больше его не жду.

Взгляд Поля затуманился.

Шли дни, но не могу сказать, чтобы к нашим отношениям вернулась естественность. Поль продолжал уклоняться от привычного общения, а его личная жизнь казалась мне насыщенной. Однако мы стали чуть больше разговаривать, так, ни о чем особенном, но мне хватало и этого. Одновременно я начала отдавать себе отчет в том, насколько слепа была все это время. Я часто вспоминала фразу из письма Пакома: предлагая мне заново написать историю, он советовал повнимательнее оглядеться вокруг, поскольку, возможно, до новой истории было рукой подать. Это смущало меня, сбивало с толку. Необходимо было разобраться в самом главном, в своих чувствах. Я пробовала сопротивляться, убеждала себя, что двигаюсь в неправильном направлении. Однако всякий раз, когда Поль проходил мимо, когда он обращался ко мне или я ловила его взгляд, очевидность происходящего вырисовывалась все четче. Без него моя жизнь не имеет смысла. Почему я не поняла этого раньше? Все эти годы я ввязывалась в отношения, заведомо обреченные на провал, как, например, последняя моя страсть к Пакому. Быть может, все из-за того, что я не была готова принять свои чувства к Полю. Быть может, подсознательно не считала себя достойной его и запрещала себе даже думать о нем. Он всегда требовал от меня правды, честности, а я ему в этом отказывала, упорно предпочитая хранить свои тайны, и продолжала лгать.

Как-то ночью в сновидении ко мне пришло сладостное воспоминание. Вскоре оно разбудило меня и заставило улыбнуться. Во сне я заново пережила момент, о котором мы с Полем никогда не говорили. Питая иллюзии насчет отсутствия у нас запретных тем, я серьезно заблуждалась. Это воспоминание пятнадцатилетней давности я заперла на три оборота ключа в глубине сердца. И вот сейчас его выпустила на свет память тела. Я села, но не включила свет – тьма словно защищала от мощной силы чувств, обрушившихся на меня. Я задрожала, хотя меня накрыла волна жара.

Однажды мы поужинали вдвоем в студии, как делали это почти каждый вечер, пытаясь избежать караулившего обоих вечернего одиночества. Двухлетний Ноэ сладко спал в кабинете Поля. Мы уже привыкли сидеть в обнимку, но на этот раз стали искать губы друг друга и, естественно, нашли. Мы жарко поцеловались, и где-то в глубинах эмоциональной памяти до сих пор оставались следы желания, которое у меня проснулось, желания сильного, головокружительного, непреодолимого. Я по-прежнему помнила, как властно он схватил меня за талию. И как все вдруг прекратилось. Поль вскочил на ноги, отошел от меня, поднял руки и сказал, что это непременно нужно остановить. Он извинился, он не знает, что на него нашло, у него уже давно не было женщины, это ошибка, колоссальная ошибка. Он тогда заявил: “И речи быть не может, чтобы мы испоганили нашу дружбу, переспав”. Я засмеялась – довольно сдержанно – и ответила, что целиком и полностью согласна с ним и что у меня тоже никого не было после отца Ноэ. “Заниматься любовью с тобой – плохая идея, так я рискую остаться без работы”, – помнится, пошутила я. Нам обоим было неловко, и через пару минут я подхватила Ноэ и сбежала в свою крошечную квартирку. Назавтра мы вели себя так, будто ничего не случилось. Мы никогда этот эпизод не обсуждали, как если бы его в нашей жизни вовсе не было.