В дверь громко постучали, и я бросилась открывать. На пороге стоял Эллиотт. Дыхание вырывалось из его рта белыми облачками, в руках он держал разорванный конверт и какую-то сложенную бумагу.
– Что ты сделала? – спросил он.
– Что ты наделала? – завопила мамочка, сбегая вниз по лестнице. Она схватила меня за плечи и стала трясти.
Эллиотт оттащил меня и вклинился между нами.
– Тихо, тихо… Подождите минутку. Давайте успокоимся.
– Успокоимся?
Я закрыла глаза.
– Она терпеть не может такие уговоры.
– Как ты могла так со мной поступить? – не унималась мамочка, отталкивая Эллиотта. – Ты рассказала… про нас этой стерве психологу, а теперь это? Ты хочешь жить в полуразрушенном приюте в компании еще десяти детишек? С незнакомцами? Ради чего? Ради
– Что? – Эллиотт повернулся ко мне. В его глазах плескалась боль, очевидно, он посчитал себя преданным, коль скоро психолог знала нечто такое, чего не знал он. – Ты рассказала миссис Мейсон?
– Я сказала ей достаточно.
– Достаточно для этого? – спросил Эллиотт. Он поднял конверт повыше. – Для этого?
Рядом с «Крайслером» Эллиотта остановился черный автомобиль-фургон, а следом подъехала полицейская машина. Я вырвалась из рук мамочки и побежала наверх.
Эллиотт посмотрел на черный фургон, на бумагу, потом на меня.
– Ты уезжаешь? Куда они тебя увозят?
– Я пока не могу сказать.
Таща две сумки и рюкзак, я спустилась по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки. Когда я дошла до входной двери, мамочка схватила меня за куртку.
– Нет. Ты никуда не пойдешь.