Эллиотт положил на стол три пакета.

– Кукурузные чипсы и соленые крендельки. Не слишком богатый у них тут выбор.

Мамочка разорвала красный пакет и стала шумно жевать. Я видела тень Поппи, когда мамочка ела, и гадала, живет ли еще эта маленькая девочка в глубинах сознания мамочки. Врачи психиатрической больницы в Вините, штат Оклахома, старались избавиться от Алтеи, Поппи, Уиллоу, кузины Имоджен, дяди Жаба и особенно от Дюка. Нам строго запрещалось разговаривать с этими личностями. Я посмотрела на установленные под потолком камеры, а Эллиотт накрыл мою ладонь своей.

– Время, – сказала медсестра.

– Тебе нужно уходить? – спросила мамочка.

– У Эллиотта скоро начинаются футбольные тренировки. Нам пора.

Мамочка глянула на Эллиотта и оскалилась.

– Мамочка, веди себя хорошо.

Эллиотт встал.

– Я о ней позабочусь, Мэвис.

Мне часто приходилось видеть, как мамочка исчезает, а вот Эллиотт не привык видеть, как она меняет личины. Мамочки сейчас здесь не было.

– Карла! – позвала я, вставая.

Дюк злобно уставился на меня, раздувая ноздри.

Карла повела мамочку в палату, а мы пошли к выходу. Я привыкла, что мамочка никогда не прощается: всякий раз, когда приходило время нам с Эллиоттом уходить, появлялся Дюк. Я надеялась, что появится Алтея, и мы с ней попрощаемся, но один лишь Дюк оказался настолько силен, что противодействовал лечению.

Мне показалось, что Эллиотт нервничал, пока мы шли к выходу. Он толкнул створки двойных дверей, поморщился от яркого солнца, и это напомнило мне день, когда мы познакомились, только теперь Эллиотт держал меня за руку, а не бил кулаком по дереву. Под нашими ногами шуршал гравий, пока мы шли к «Крайслеру»; Эллиотт улыбнулся и распахнул передо мной дверь автомобиля.

Багажник и заднее сиденье были под завязку набиты коробками – по большей части они принадлежали Эллиотту. Я забрала из дома Мейсонов большую часть своих вещей и музыкальную шкатулку, но все остальное сгорело при пожаре. Остались только сделанные Эллиоттом фотографии, на которых я была вместе с папой, но их я надежно упаковала в одну из своих четырех коробок.

Пока мы навещали мамочку, «Крайслер» нагрелся на ярком солнце, и первым делом Эллиотт включил кондиционер на полную мощность. Через минуту прохладный воздух заполнил салон, и Эллиотт откинул голову на спинку сиденья, вздохнув с облегчением. Обитые велюром сиденья приятно щекотали мои голые ноги, загоревшие благодаря частым купаниям в бассейне Янгбладов, хотя до бронзовой кожи Эллиотта мне было еще далеко. Я взяла его за руку, и наши пальцы переплелись.