Я предложила одной из своих сотрудниц половину зарплаты, если она одолжит мне машину. Она была матерью-одиночкой, ей надо было заплатить кучу денег за лечение ребенка, так что я знала, что ей нужны деньги. Я обещала вернуть машину через несколько часов, но сотрудница сказала, что она не нужна ей до конца смены. Я рассыпалась в благодарностях, и она вручила мне ключи от кучи ржавого мусора, «Понтиак Гран-при».
– А у тебя права-то есть, детка? – спросила Лиза, глядя на меня поверх своих перекошенных очков.
– Конечно, – соврала я. – Еще раз спасибо, Лиза.
– Не благодари. Это все боженька. Я как раз этим утром молилась, чтоб он помог мне оплатить счета за свет, и эти деньги – ответ на мою молитву. Спасибо, господи!
Лиза обняла меня.
– А ты, милочка, будь осторожнее.
Я еще раз поблагодарила ее и кинулась к машине. Поискав ручку коробки передач, я сообразила, что машина Лизы была автоматической.
Я поехала прямо к дому Тревора, снова и снова прокручивая в голове последние моменты с Августом. Вот я не разговариваю с ним на вечеринке. Вот я отталкиваю его в школе. Не спрашиваю, почему он так похудел. Больше не езжу с ним домой на автобусе.
Подъезжая к дому Тревора, я еле сдерживала слезы, терзаемая чувством вины. Но я не хотела плакать. Я не хотела это принимать.
Я подъехала и остановилась возле почтового ящика. Тревор сказал, что оставит записку там. Засранец побоялся даже встретиться со мной лицом к лицу.
В металлическом ящике лежал сложенный листок бумаги, приклеенный скотчем к сложенному куску ткани. Отлепив записку, я развернула мягкую ткань на пассажирском сиденье. Это была майка Тревора Kiss Me Kiss Me Kiss Me.
У меня в горле встал ком.
Поглядев на листок бумаги, я заметила, что снаружи он исписан не почерком Августа.