Мама по-прежнему не смотрела на меня.

– Все не так и плохо, – продолжила она. – Я сильно ударилась. Они поставили мне нос на место. Моя машина ремонту не подлежит, но страховка второго водителя покроет расходы, потому что это он виноват и тому есть свидетели. – Потом женщина, которая даже с двумя черными кругами вокруг глаз не была похожа на мать, родившую пятерых детей, и, безусловно, не выглядела так, как ее младший, двадцатишестилетний ребенок – я, – наконец посмотрела в мою сторону. Мама была ничуть не обеспокоена, когда сжала губы так, как делала это в то время, когда я была подростком и дерзила ей, а она пыталась надрать мне задницу. – Не говори своим братьям или сестрам.

Не говорить моим…

Взяв бумажное полотенце, лежавшее рядом с моей тарелкой, я поднесла его к подбородку и выплюнула рис – попусту растрачивая драгоценный продукт и ничуть не переживая об этом, – так как у меня жутко подпрыгнуло кровяное давление и пульс, и чудо, что в тот момент я осталась живой и здоровой… спасибо физической нагрузке… потому что у любого другого тут же случился бы сердечный приступ. Во всяком случае, у того, кто знал бы и половину всякого дерьма о другом человеке – а я знала о своей маме кучу дерьма. Мое сердце не должно было биться с такой скоростью, когда я, говоря формально, отдыхала.

Мама что-то проворчала, выпрямившись на стуле как раз в тот момент, когда я положила бумажное полотенце рядом со своей тарелкой.

– Нет, нет. Не выплевывай еду.

Я и не подумала о том, когда я в последний раз выплевывала еду, я и без того была раздражена.

– Мама, – сказала я более высоким и писклявым голосом, чем обычно, который показался мне чужим, возможно напоминающим голос подростка на грани истерики.

Но это не было истерикой. Просто моя мама была ранена и не сказала мне об этом. И не хотела, чтобы я говорила об этом кому-то другому.

Женщина, которая вырастила меня практически одна, склонила голову набок и вытаращила глаза, словно пытаясь без слов сказать мне, что я не должна так сокрушаться. Но больше всего мне бросилось в глаза то, что она, даже не опустив на стол чашку с чаем, прошипела:

– Джесмин. Даже не начинай.

– Даже не начинай? – со злостью промычала я, не в силах расслабиться, как никогда после тренировки. Примерно минуту я просидела, уставившись в каменную столешницу кухонного острова и думая о том, как сильно мне хочется пойти в душ и лечь спать… выбросив из головы мысли о тренировках и фигурном катании и о будущем… но теперь, теперь я была в двух секундах от того, чтобы взорваться. Вот так-то.